Чередуя аллюры, выбирая на разбитой дороге участки посуше, Захар быстро доскакал до лесозавода. Еще издали он услышал перестук локомобиля, злое завывание циркульной пилы, и вскоре сквозь поредевший лес забелели приземистые постройки и навесы из свежего теса, а над ними возвышалась тонкая металлическая труба с провисшими растяжками. «Первая заводская труба на строительстве», — подумал Захар с приятным хозяйским чувством. За постройками блестела небесно-голубая гладь озера, вся в мелкой чешуйчатой ряби, кудрявились тальники, синели просторные луга, березовые перелески, а вдали виднелись повитые дымкой тумана увалы гор, конусы сопок.
Похлопывая по шее Варяга, который пугался воя пилы, Захар привязал его к березе и отпустил подпруги.
Прораба Захар нашел на берегу озера, где монтировалась подвижная цепь для бревен, идущая в цех к пилораме. Не без волнения оглядывал Захар огромное стадо бревен, собранное в кошель. Чудилось ему, будто он видел те самые звенящие, терпко пахнущие смольем бревна, к которым прикасался и его багор.
— Наконец-то! — играя желваками на худых, землистых щеках, сказал прораб, вскрыв пакет. — Видно, дали перцу вашему Ставорскому!
Как ни хотелось Захару привести Варяга в конный парк сухим, сделать это не удалось: в лесу стояла предвечерняя парная духота, а горячий конек все время гарцевал, стараясь вырвать повод. Шея и круп его лоснились, под краями потника сбилась мыльная накипь. Тщательно растерев травяным жгутом спину конька, Захар предупредил конюха, чтобы тот не давал Варягу воды, пока конь не остынет окончательно.
— Людей коришь, а сам вон какого привел! — мрачно упрекнул его Рогульник, только что распрягший свою лошадь.
— Пот просыхает, а ссадины становятся ранами, — бросил ему Захар, направляясь к Ставорскому.
Спустя полчаса, когда Захар выписывал наряды возчикам, в контору вбежал конюх.
— Варяг сдыхает! — крикнул он. — Загнал-таки коня, «кавалерист»!
Чувствуя, как волосы зашевелились под буденовкой, Захар бросился к навесу. Там уже толпились конюхи и возчики.
Послышались голоса:
— Пропустите лихого «кавалериста», нехай полюбуется на свою работу!
— Вредитель это, товарищи, и боле никто!
Захар прошел сквозь злобную толпу. В середине круга на земле, судорожно вытягивая точеные ноги, неестественно запрокинув назад голову с остекленевшими глазами, лежал Варяг. Все его тело вздрагивало в коротких конвульсиях, из горла вырвался почти человеческий стон.
В круг вошел Ставорский.
— Ну что, загнал? — спросил он. — А я-то думал, ты настоящий кавалерист, любишь коня и умеешь с ним обращаться! Да-а, хорош был Варяг, под седлом думал держать его… Ну что ж, теперь уж не мне с тобой разговаривать, Жернаков! Пускай суд разбирается…
От этих слов у Захара все внутри окаменело, чувства и сознание притупились, стало все безразлично. Он тупо смотрел на Варяга, которого успел полюбить. А конь дышал все реже, притих, вдруг дернулся весь, оскалил зубы и замер навсегда.
— Пошли в контору, — приказал Ставорский.
В своем кабинете он спокойно сел за стол, снял защитного цвета фуражку, пригладил набок жиденькие темные волосы, как бы готовясь к чему-то торжественному, кивнул Захару:
— Садись!
Захар по привычке одернул гимнастерку и расслабленно опустился на табурет. На Ставорского он не мог смотреть, а тот, словно нарочно, долго и пристально глядел ему в лицо и молчал.
— Завтра составлю на тебя дело и передам в суд, — ледяным тоном сказал наконец он. — Буду квалифицировать как преднамеренное убийство лошади. Слыхал, что сказали возчики? Вредитель! Так мы и будем квалифицировать это дело.
— Харитон Иванович, может, найти ветврача, вскрыть Варяга? — спросил Захар сдавленным голосом.
— А что от этого изменится? — Ставорский пожал плечами. — И где я возьму врача?