— Ну, ты не шебарши, Оська, — одернул его кто-то в лодке.
— Мы пришли поговорить с вами по-хорошему, — спокойно ответил Брендин.
— Слушайте, ребята, — сказал Жернаков, садясь на край лодки, — давайте поговорим, как комсомольцы. Неужели вам не стыдно, а? Неужели вам не понятно, как вы мараете честь Ленинграда?
— Ну ладно, говорить так говорить! — Марунин решительно поднялся, прошел к носу лодки и сел на переднюю банку против Брендина и Захара. — Сядь, Брендин, драться не буду.
— А ты думал, я боюсь?
— Ну, тем и лучше. Ты неплохой парень, Жернаков, и давай поговорим честно. Да, мы из Ленинграда, колыбели революции, — продолжал он. — Мой отец у Смольного дрался, понятно? Я потомственный рабочий. Но вы можете понять, что нам, людям со средним образованием, — все мы закончили рабфак, а некоторые учатся в вечерних институтах, да к тому же имеем пятый и шестой разряды, — вы можете понять, что нам тут делать нечего? Там, на заводах, не хватает специалистов, а мы тут должны копаться в земле, когда этими руками машины можно делать! А кроме того, скоро начнется учебный год. Если мы вовремя не приедем, нас исключат.
— Так за каким же чертом вы тогда ехали сюда? — раздраженно спросил Брендин.
— Вот в этом все и дело, товарищ бригадир! Нас обманули. Нам что говорили? Работать будете по специальности, зимой продолжать образование. Ничего этого нет — сами видите, и не скоро будет. А как вы считаете, должны мы думать о своем будущем? Да и потом же, вы видите, когда мы уходим? Мы подготовили вам жилье, а теперь не мешайте, нам тоже не сладко.
Марунин умолк, молчали и Брендин с Захаром. О корму лодки с хлюпаньем бились зыбучие волны, ее подбрасывало. Месяц то выглядывал из туч, и тогда лица ребят казались бледными, усталыми, то скрывался, и лица становились мрачными, суровыми.
— И что же, в этот шторм пуститесь? — спросил Захар, кивнув на озеро.
— Будем держаться берега. А нет — переедем на ту сторону, переждем шторм в тайге.
— У вас мотор? Где взяли?
— Сами сконструировали. Нашли в деревне заброшенную веялку, ну и перетаскали постепенно из нее все части. А гребной винт выстругали из березы и жестью обили.
— Как идет? Пробовали?
— Ничего ходит, если хорошо крутить рукоятку. Прошлой ночью испытали. Да вот стопорный болтик от рукоятки потерялся, из-за него и задержались, а то бы вы нас тут не накрыли.
— Слушайте, братва, — обратился Захар к ленинградцам. — Давайте вот так договоримся. До Хабаровска почти четыреста километров, и пускаться на такой душегубке в бурю дело гиблое, поймите! Бросьте вы эту затею и возвращайтесь в шалаш. О том, что вы хотели бежать, мы никому не скажем. Но зато я вот что вам обещаю: завтра пойду в партком, к Бутину, и постараюсь его убедить, чтобы вас отпустили по-хорошему в связи с тем, что строительство шалашей заканчивается. Есть у вас документы, что вы учитесь в вечерних институтах?
— Есть у меня и Карасева… Я ведь на третьем курсе, — сказал Марунин устало.
— Наверное, вас могут отпустить, — продолжал Захар. — Даже из армии в таких случаях демобилизуют досрочно. А если не отпустят, то напишут, чтобы вас считали как во временном отъезде. В крайнем случае, если Бутин не решит, напишем в крайком. Ну, а уж если вообще не отпустят, то будем всей бригадой добиваться, чтобы вам дали работу по специальности. Есть же лесозавод, кирпичный строится, автобаза создается, временная электростанция скоро начнет работать… В самом деле, подумайте, на кой черт вам рисковать жизнью и марать свою совесть? По себе знаю, как потом муторно бывает. Я и то насилу оклемался после побега… Ну хорошо, допустим, все обойдется благополучно. Но приедете вы в Ленинград, а уж там будут письма — и в горкоме комсомола, и на работе, и там, где учитесь, — что вы дезертиры… Так что смотрите, я вам по-товарищески советую — оставайтесь!
— Правильно говорит Жернаков, — угрюмо подтвердил Брендин. — Ваша затея — просто ребячество. Хотя вы и считаете себя очень грамотными, а не подумали, чем это может окончиться!
— Ну, вот что, — поднялся Еремкин. — Вы нам зубы не заговаривайте. Давайте, ребята, отчаливать, рукоятку я застопорил гвоздем.
— Да подожди ты, не верещи! — отмахнулся от него Марунин. — Слушай, Жернаков, дай честное комсомольское, что пойдешь завтра к Бутину! Откровенно говоря, мы сами думали так поступить: по-честному просить, чтобы нас либо отпустили на учебу, либо перевели по специальности, а мы бы заочно стали учиться. Но как-то увлеклись все этой идеей — бежать, так и пошли по инерции.