Любаша прислушивалась к разговорам, вглядывалась в толпу парней, запрудивших палубу «Колумба», и блеск ее больших серых глаз постепенно угасал. И окончательно он погас, а лицо стало скучным, когда с парохода уже выбросили сходни и строители повалили на берег: какой-то дюжий суетливый парень с большим длинноносым лицом безобразно выругался, когда кто-то из задних толкнул его в плечо чемоданом, хотя тотчас же с верхней палубы послышалось строгое:
— Ты, одессит! Нельзя ли полегче?
— А какого… тебе надо? — Он задрал кверху свою длинную голову с узкой макушкой, на которой блином лежала кепка с огромным козырьком.
— Да бросьте вы с ним, это тот самый, что устроил драку у водогрейки в Чите. Мало тогда дали ему…
На берег все валила толпа с парохода. Она запрудила сундучками, чемоданами, скатками весь берег вблизи сходней, и пермские отошли подальше, оттесненные быстро разрастающимся табором.
Любаша теперь стояла в сторонке с Кланькой Кузнецовой — коренастой и немного кривоногой девушкой, румяной, как спелое яблоко, в нарядной шали с махрами. Взявшись под руки, девушки склонили одна к другой головы и молча следили за всем, что происходило на берегу. Быстрые, желтоватые с прозеленью, словно у козы, глаза Кланьки дерзко прощупывали лица, одежду, пожитки парней.
— Вон, вон, симпатяга, поглянь, Любаша, — вдруг горячо зашептала Кланька, теребя рукав подруги. — Весь беленький и хорошенький, и одежда справная на нем. А сундучок, глянь, какой, вроде как с серебряной отделкой на углах.
— Это не сундучок, а чемодан называется, — поправила ее Любаша. — А он мне не нравится, Клава, приторный какой-то.
— Нет, я люблю таких. Обязательно познакомлюсь с ним! — В глазах Кланьки сверкнуло диковатое озорство.
Тот, кого выбрала Кланька, неторопливо шагал по сходням в потоке парней, держа на плече чемодан, а в руке скатку в чехле. Был он невысок, коренаст, с удивительно круглой, как шар, головой, с курчавящимися висками, пухлощек, в помятом, но добротном городском костюме, при галстуке. И хотя тесно было на сходнях, шел он важно, с достоинством.
— Мне вот тот больше нравится, что за ним следом идет, в шинели и с ружьем, — тихо проговорила Люба-ша. — Такой молодой, а видно, был военным…
— Вроде ничего, только больно тощой, шея-то как веревочка, — скривила Кланька влажные пунцовые губы.
С баулом в левой руке и с клеенчатым рюкзаком за спиной «тощой» осторожно ступал по сходням, немного прихрамывая.
— Глянь, глянь, Любаша, а вон стриженая, — снова возбужденно затеребила Кланька подругу. — Ой, смертушка моя, до чего ж она страшная! Не парень и не девка, какая-то финтифлюшка. Должно, потаскуха городская…
Молча проследив, куда направляется «хорошенький», Кланька потащила Любашу к тому месту.
— Пойдем, я сейчас с ним познакомлюсь, вот попомни мое слово! — страстно зашептала она. — А ты с тем, в шинели, познакомишься…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Новочеркасские комсомольцы сгружались с парохода последними.
После высадки из вагона в Хабаровске они держались вместе, маленькой коммуной, делили между собой каждый кусок хлеба. Вот и теперь, отойдя в сторонку, они складывали в общую кучу свой багаж.
В дороге Захар сдружился с Андреем Аникановым, тем «беленьким», что приглянулся Кланьке. Жернаков и Аниканов познакомились еще в Новочеркасске, когда Захар демобилизовался и ушел из кавшколы. Аниканов был секретарем комитета комсомола механического завода, куда хотел поступить Захар. Они тогда долго проговорили. Захар рассказал свою печальную историю, и Аниканов обещал помочь ему подготовиться в институт.
Встретившись в вагоне, они заняли рядом места на нарах и подолгу, лежа бок о бок, перед сном разговаривали о всякой всячине. Аниканов был собран, аккуратен, более начитан, чем Захар, и обладал строгой логикой в рассуждениях. Все это привлекало к нему Захара.
Еще в первый день пути по предложению «стриженой» — Лели Касимовой Аниканова избрали старостой вагона, и он исполнял эту должность ревностно и аккуратно. И теперь, как только вся группа высадилась, Аниканов назначил двух комсомольцев охранять вещи, а всех остальных предупредил, чтобы далеко не отлучались.
— Видать, начальник ихний, — шепнула Кланька на ухо Любаше, пожирая глазами Аниканова. — Строгий какой! Должно, грамотней всех.
Девушки жадно прислушивались к разговорам приезжих, молчали, каждая думала о чем-то своем.