Аниканов решил уйти незамеченным. Но стоило ему пошевелиться, как Клавдия Сергеевна открыла глаза.
— Андрюшенька, ты уходишь?
— Надо идти…
— Полежи еще.
— Некогда, на работу опоздаю.
— Ну какой ты нехороший, — капризно заныла Клавдия Сергеевна. — Я тебе приказываю, Андрюшенька…
— Некогда, некогда, Клавдия Сергеевна.
— А ты забыл вчерашнюю клятву?
— Какую? — Аниканов насторожился.
— Что вечно будешь моим рабом, — кокетливо прошептала Клавдия Сергеевна.
— Не помню, — пробормотал Аниканов, хмуря брови.
— При всех поклялся, при свидетелях, и даже расписку выдал!
Проснулась Уланская, спустила голые ноги на пол, застланный медвежьей шкурой.
— Не ушел еще, Аниканов? — Она устало зевнула. — Можешь не торопиться, в коридоре все равно все знают, что ты у нас ночевал, — сказала она деловито и добавила: — Никогда бы не подумала, Аниканов, что ты такой шкодливый. Первый раз встретил женщину и сразу… Что, у вас все такие там, в комсомольском вашем комитете?
Круглое лицо Аниканова вспыхнуло кумачом. Низко опустив голову, он резкими движениями обматывал ноги портянками, долго всовывал их в валенки.
— Почему же ты не отвечаешь? — допытывалась Уланская. — Умеешь шкодить, так и умей ответ держать!
— Ну не терзайте его, Ларочка, — с иронией в голосе умоляла Клавдия Сергеевна. — Мальчик же обещал, что будет выполнять нашу волю.
— Да, ты не забыл, Аниканов, свое обещание? — снова спросила Уланская.
— Какое? — У Аниканова округлились глаза.
— Интересный молодой человек! — холодно усмехнулась Уланская. — Его, можно сказать, из кутузки вытащили, а он, видите ли, не помнит.
— Честное слово не помню, Лариса Григорьевна.
— Ну, так я напомню. По первому моему требованию вы сделаете все, что будет нужно для меня и Клавдии Сергеевны, — переходя на официальный тон, сказала Уланская.
— Не помню, не помню, — твердил Аниканов, мучительно потирая лоб.
— Зато я хорошо все помню и в любой день могу подробно расписать в парткоме ваши проделки!
Аниканов умоляюще посмотрел на нее.
— Не говорите, Лариса Григорьевна. Раз обещал, значит сделаю, когда потребуете…
— Вы очаровательный молодой человек! — Уланская торжествующе рассмеялась. — Первое требование за Клавдией Сергеевной, чьим рабом вы являетесь. Говори, Клавдия.
— Мой раб Андрюшенька сегодня вечером придет ко мне и будет меня развлекать.
— Не могу, Клавдия Сергеевна, я по вечерам учусь в техникуме.
— Следующее слово за Ларочкой, — кокетливо сказала Клавдия Сергеевна.
— Если твой раб не придет к тебе сегодня, я завтра иду в партком, — загробным голосом произнесла Уланская.
— Хорошо, я приду, но только после занятий.
— Сие я позволяю рабу, — дурачилась Клавдия Сергеевна.
Аниканов шагал к дому Кузнецовых весь разбитый, подавленный, не замечая тихого морозного утра, певучего скрипа снега, солнечных лучей, брызнувших из-за правобережных сопок. С ужасом он думал о том, что ждет его впереди: объяснение с Кланькой, обязательные посещения Клавдии Сергеевны, постоянная угроза разоблачения, которая будет теперь преследовать его неотступно. Бессильная злоба, горечь, страх — все смешалось в душе, отравленной похмельем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Еще по осени, когда из-за бездорожья было особенно плохо с подвозкой теса и плотники простаивали, Захар зашел в соседний барак и застал ребят за странным занятием: рассевшись вокруг чурбака, они смотрели на Степана Ладыгина, который занес топор над щепкой, лежащей на, чурбаке. Удар! — и хохот гулко раскатился по длинному бараку.
— Наперекосяк! Обе линии!
— Снимай картуз, Степан, — приказал щупленький Иванка.
Ладыгин покорно снял картуз, зажмурился. Три звонких щелчка по лбу нарушили воцарившуюся на миг тишину.
— Теперь давайте-ко мне, охота попробовать ишшо. — Иванка придвинулся на коленках к чурбаку, взял свой легкий, красивый топор.
— Сколь сантиметров? — спросил Алексей Самородов с видом распорядителя.