Девять лет назад ехал Алексей вот по этой же реке на стареньком пароходе с огромным, словно у водяной мельницы, колесом, спал в трюме на голых нарах вповалку с такими же, как сам, парнями, под голову клал домашний латаный мешок, накрывался стареньким домотканым армячишком. Теперь он один занимает целую каюту пассажирского экспресса, только в прошлом году спущенного на воду. Как это несоизмеримо — прошлое и настоящее! Смешными, наивными кажутся теперь слова отца: «Роботайте, сынки, ладом, берегите копейку, а наберется деньжонок, возвертайтесь, новую избу будем колотить». И хотя заработали братья Самородовы на избу, сколотили ее в один из своих отпусков, но не стала она родным домом ни для Алексея, ни для Иванки. Мир, который открыли они в этом далеком краю, оказался куда просторней и светлей новой собственной избы.
Наступило утро. Алексей побрился, обтерся по пояс холодной водой и почувствовал себя так, словно заново народился на свет. Свежая белая рубашка приятно шуршала, облегая тело, когда он перед зеркалом повязывал галстук, застегивал запонки на накрахмаленных манжетах. Теперь на палубу — скоро должен показаться Комсомольск!
Июньское солнце только что взошло из-за крутой зеленой гряды правобережных сопок, и Амур весь серебрился в его лучах. В эту пору краски в природе особенно свежи и ярки. Острова, прибрежные луга, кущи тальника, увалы сопок — все зеленым-зелено. Лишь далеко-далеко, где ярусы сопок сливаются с небом, зелень постепенно переходит в синий цвет, пока совсем не сливается с голубизной, образуя сложную гамму светлых, радостных красок.
До Комсомольска, судя по знакомым местам, километров сорок, а в утренней дымке уже видны столбы пара над трубами ТЭЦ. Даже родное село, где прошло детство, не вызывало у Алексея такого чувства, когда он подъезжал, бывало, к нему, как сейчас вид Комсомольска, смутные контуры которого уже угадывались на прибрежной равнине.
Облокотившись на перила, Алексей настолько углубился в мысли, что не заметил, как рядом кто-то остановился.
— Алешка, черт!
От неожиданности Алексей вздрогнул. Ну, конечно же, Мишка Гурилев, кто же еще может так орать?
— Здравствуй, сколько лет, сколько зим!.. — продолжал горланить Мишка, обнимая прежнего своего бригадира.
Оба за это время сильно изменились. Исчезла почти девичья нежность с лица Гурилева, он немного похудел, вытянулся, только черные глаза сохранили тот же озорной блеск и лукавинку. Алексей, напротив, сделался статным, подтянутым, улыбался больше, чем прежде, но говор остался почти таким же — неторопливым, раздумчивым.
— А я, брат, из отпуска, из Москвы, — сообщил Гурилев, выслушав Алексея. — Два месяца отдыхал под родимой крышей. Со всей семьей. А ты один?
— Семью оставил пока у отца, неизвестно еще, как будет с квартирой.
— Тебе-то еще ломать голову над этой задачей! — захохотал Гурилев. — Половину города, поди, выстроил. Слушай, а где Иванка? Я что-то давно о нем не слышу.
— Он подался в военные, старший лейтенант. Во, брат, как!
— Скажи ты на милость! — изумлялся Гурилев. — Вот уж не подумал бы, что Иванка станет офицером! Такой мирный парнишка был…
— Как там, в Комсомольске, что нового за эти два года? — спрашивал Самородов.
— Растет наш город, на виду растет. Ты его теперь и не узнаешь! Целые кварталы пятиэтажных домов. А Дворец культуры такой, что и в Москве не сыщешь. Ничуть не хуже, чем Большой театр.
— Ребята наши как?
— Каргополов еще при тебе, кажется, стал заместителем председателя горисполкома? Ну, так он и сейчас там. Жернаков на Амурстальстрое прорабом у Вани Сидоренко. Наш Захарка закончил строительный институт, сейчас работает над дипломным проектом. Ну, а аз, грешный, заведую гаражом комбината. Паря, двести машин в моем хозяйстве, авторемонтный цех. Приходится шибко вертеться!
Теплоход между тем уже миновал Верхнюю Эконь. Показались гигантские корпуса мехкомбината, громада ТЭЦ, высокая, словно отшнурованная, линия крыш жилых кварталов города, над всем этим, несколько левее, в небо уперлась парашютная вышка. А на переднем плане, там, где по прибрежному взгорку протянулась серая цепочка изб старого Пермского, на воде образовался как бы плавучий городок — десятки барж, пароходов, катеров, дебаркадеры, огромная погрузочная эстакада.
— Как все изменилось, как изменилось! — с тихим восторгом повторял Алексей.
На палубе становилось людно. Рядом с Самородовым и Гурилевым, облокотившись на перила, пристроился высокий, уже немолодой человек в широкополой серой шляпе и шелковой белой сорочке с отложным воротником. Он, видимо, прислушивался к разговору Самородова с Гурилевым.
— Прошу прощения! Если я не ошибаюсь, передо мной едва ли не первооснователи Комсомольска? — спросил он, улыбаясь одними глазами — умными, проницательными, завешанными тучами бровей.
— По-моему, нет, не ошибаетесь! — в обычной своей шутливой манере ответил Гурилев. — Как, Алексей, можем мы считаться таковыми?
Самородов засмеялся, потом серьезно сказал незнакомцу:
— Да, мы его с самого начала строили.
— Очень приятно, счастлив познакомиться: Валериан Александрович, главный архитектор генерального проекта Комсомольска. Не ругаете меня за планировку города?
— Что же, планировка хорошая, — ответил Самородов.
— Набережную вот только не застраиваем, — заметил Гурилев. — Издали город как город, а пристает пароход к дебаркадеру — и перед тобой деревенские лачуги на первом плане. Все впечатление портят.
— Понимаю, понимаю вас, дорогой, — согласился архитектор, — так сказать, фасада нет. Но это уже не от меня зависит. В проекте он разработан.
Теплоход басовито прогудел и стал разворачиваться против течения, направляясь к дебаркадеру. В толпе встречающих знакомые лица: Каргополов, Лева Качаев, тот самый, что девять лет назад в первые дни высадки был «отделом кадров» и посылал бригаду Самородова на Силинку сплавлять лес. Качаев все такой же улыбчивый, румяный здоровяк, только чуть раздался вширь, да русая шевелюра поредела, оголив глубокие пролысины на лбу.
— Братцы! Здорово были! — кричал Мишка, махая им руками. — Не вижу оркестра!
— Маленько запаздывает, — смеялся в ответ Лева Качаев. — А там, кажется, Алешка? С приездом, Алексей! — Он махал рукой.
Каргополов в ответ сжимал над головой ладони.
— Ну что, с окончанием, Алеша? — спрашивал Каргополов, крепко пожимая руку Самородову.
— Спасибо. Диплом в кармане. Вы тут не с машиной?
— С машиной, — отвечал Качаев. — Встречаем главного архитектора проекта — из Москвы товарищ едет, только не знаем, какой он из себя. Я ведь теперь знаешь кто? — многозначительно спросил он. — Архи-тек-тор! Городской архитектор, паря!
— Поздравляю, Лева! А гостя я сейчас покажу. За это вы отвезете меня в гостиницу.
— Зачем тебе в гостиницу, Алексей? — возразил Каргополов. — Поживешь с недельку у меня, квартира просторная. А там дадим тебе жилье. Кстати, строители сдают сейчас два новых дома в центре города, так что выберешь квартиру по вкусу.
Самородов разглядел в толпе Валериана Александровича, нагруженного чемоданом и длинными рулонами бумаг. Каргополов и Качаев представились ему, освободили от ноши. С трудом протискавшись в толпе, они двинулись на набережную.
— Н-да, — произнес Валериан Александрович, когда они вышли на взгорок. — Вид действительно не впечатляющий…
— Не это главное для нас на сегодня, Валериан Александрович, — заметил Каргополов. — Застраиваем кварталы, близко расположенные к заводам и к центру.
— А кроме того, — добавил Качаев, — эта территория еще не определена в перспективе. Дело в том, что сейчас от Пивани на восток строится железная дорога, которая свяжет Хабаровск с Советской Гаванью через Комсомольск. И для нас пока не ясно, будет ли через Амур построен железнодорожный мост или переправу будем осуществлять с помощью паромов.
— В моем проекте задан мост, — сказал архитектор.