На пороге Захара и Аниканова встретил невысокий сивый мужичонка с маленьким личиком и хитрыми, как у хорька, пристально нацеленными глазками.
— Зачем пожаловали, люди добрые? — не то хихикнул, не то кашлянул он. — А-а, молочка… Уж я-то думал, селиться! Чердак битком набит, эвон, слышите — бубнят там! Молочка можно. Гликерия! — крикнул он в коридор. — А ну, выдь сюда! Вот тут ребятки молочка желают купить, — сказал он дородной немолодой женщине, вышедшей на его зов. — И яичек? И яичек принеси. Хорошо, что хоть не воруете, а покупаете, — снисходительно сказал он и захихикал.
— А почему вы так говорите? — недобрым голосом спросил Захар. — Вы что, видели, чтобы кто-нибудь из комсомольцев воровал?
— Да нет, ребятки, — заюлил Савка, — это я так, к слову. Всякие люди бывают! Иной и на вид ничего, вроде антилигентный, а тяпнет что плохо лежит — и поминай как звали! А ты не сердись, товаришок! Вы же еще молодые шибко. Заходите, ребятки, в избу.
В избе было неопрятно, ветхо; все стояло будто не на своих местах. Возле печки на мокром полу лежал теленок, недавно появившийся на свет; возле него сидел пухлощекий малыш, барабаня кулачками по дну опрокинутого ведра.
Проницательно оглядев комсомольцев, Савка уселся возле стола.
— Ну, сказывайте, из каких местов будете?
Выслушав ответ, покачал головой.
— И какая же сила вас сюда занесла? Тут же вас летом гнус изведет, а зимой в лютую стужу померзнете, как курчата. Дак это что! А вот в иной год зверье стадом выходит из тайги, так это же погибель людям бывает!
— Это какое же зверье? — поинтересовался Захар.
— Как какое? Медведь, тигра…
— Медведи стадом не ходят. Это вы зря, дядя. А что касается тигров, то они вообще в этом районе не водятся. Так что вы напрасно хотите напугать нас.
— Молод ты, товаришок, вот и горяч. А спроси любого деревенского — кто убил тигру на Силинском озере? Вот то-то и оно, что не водится…
— Так это единственный случай за все время! — резко бросил Захар.
Савка хлопнул ладонями по коленям.
— И скажи, все уже знаете! А я-то хотел вас проверить: дескать, пугливые ребятки или нет? Ну, молодцы, молодцы, дай бог вам здоровья!
Вошла Гликерия с литровой бутылкой молока и яйцами в подоле. Савка заломил такую цену, что Захару и Андрею пришлось вытряхнуть все деньги, собранные в складчину, да еще червонец приплатить из своих карманов.
— Не я цены устанавливаю, ребятки, — развел руками Савка. — Такие цены в Хабаровске на базаре установлены, говорят, самим начальством, чтоб крестьянину, мол, легше жилось… Литру-то верните, не забудьте, — бросил он им вслед.
За воротами Аниканов спросил, усмехнувшись:
— Как думаешь, Захар, выйдет из него когда-нибудь строитель социализма?
— Из этого хоть плохой, но может выйти. Вот из того, из Любашкиного отца, навряд ли выйдет когда-нибудь. Он клещом впился в землю и видеть ничего не желает.
Возле церквушки, там, где к ней пристроили на скорую руку дощатую столовую, толпилось много комсомольцев; у некоторых в руках были алюминиевые миски или котелки.
— Кажется, обед начали раздавать, — сказал Аниканов. — На тебе молоко, неси в палатку, а я пойду выясню, когда наша очередь обедать.
Леля Касимова уже разлила молоко по кружкам, когда вернулся Аниканов с вестью: сейчас начнут кормить новочеркассцев.
— А что там на обед? — спросил Захар.
— Леля правильно сказала, перловая каша и по кусочку отваренной кеты.
— Жаль, посуды нет, — вздыхала Касимова, — а то бы одного кого-нибудь снарядить, получил бы на всех, и хорошо пообедали бы.
В конце концов решили выпить молоко и идти обедать, а яички сварить на ужин.
Едва вернулись с обеда, как послышался голос все того же глашатая, что сзывал старост групп получать палатки. Теперь он объявил о митинге.
Митинг собрался в верхнем конце палаточного городка, где были сложены ярусы ящиков и укрытые брезентом бурты с мешками. Отсюда открывался вид на излучину Амура, и, хотя ширина реки в этом месте была огромной — километров пять, высокая волнистая гряда крутых сопок на правом берегу выступала очень ясно и отчетливо, со всеми складками, скалами, с частоколом тайги. В зеркальной глади воды, окончательно очистившейся от льдин, проглядывали первые вечерние тона и оттенки — розоватые с просинью, оранжево-золотистые, кое-где переходящие то в фиолетовые, то в пунцовые.
Тысячная толпа расположилась на ящиках, у буртов с мешками, возле палаток. Кое-кто взобрался на льдины. Помимо приехавших строителей, около девятисот комсомольцев, тут было почти все взрослое население Пермского. На самом верху сложенных ящиков водрузили большое красное знамя. То там, то тут слышались звонкоголосые переборы гармошек. Двое одесситов отбивали «Яблочко», дружный многоголосый хор ростовчан с присвистом пел:
Но вот к знамени взобралось несколько человек, и среди них высокий, тощий, в длинном кожаном пальто, с продолговатым бледным лицом и козлиной бородкой начальник строительства. На берегу постепенно смолкли шум и песни, наступила торжественная тишина.
— Больше-ви-истска-ая па-артия и Сове-етское пра-а-витель-ство, — растягивая слова и делая паузы между ними, стал выкрикивать секретарь парткома Фалдеев, держа над головой кепку, — поручили на-ам с ва-ами, товарищи, почетное историческое дело: построить вот в этой тайге гигантское предприятие социалистической индустрии — крупнейший механический комбинат, который будет снабжать весь Дальний Восток механизмами, необходимыми для освоения богатств края. С ним же будет построен и социалистический город — первый на Дэвэка… Митинг разрешите считать открытым. Слово для доклада о задачах строительного сезона 1932 года предоставляется начальнику строительства, товарищу Ковалю.
Начальник строительства не отличался красноречием. Уже на десятой минуте он утомил слушателей цифрами: столько-то тысяч квадратных метров раскорчевать тайги, столько-то погонных метров прорыть осушительных канав, построить дороги, заготовить деловую древесину, построить жилье, выполнить земляные работы, возвести производственные сооружения… Цифры, цифры…
Захар сначала пытался запоминать их, но скоро все начало путаться в голове, и он лишь слушал нудный голос начальника строительства.
По толпе сначала тихо, потом громче стал ходить говорок.
— Куда-то направят нас завтра, — вздыхая, говорил Аниканов. — Ох, и достанется же, наверное, нам, ведь по специальности никому работы нет!
— Да, судя по всему, придется корчевать тайгу да копать землю, — отвечал Захар, одним ухом прислушиваясь к тому, что говорил оратор. — Все голыми руками…
— Что, пасовать начинаете? — вмешалась Касимова. — Не́чего робеть, не век будем тайгу корчевать. Построим город — инженерами станем. Слышали? В будущем году должны пустить первые заводы комбината.
Начальник строительства закончил речь, и на его месте появился кряжистый паренек с лицом кавказского типа.
— Костя Замгиев, — заметил кто-то из краснодарцев, стоявших неподалеку.
— Не Костя, а Коста, он же осетин, — поправил другой голос.
Замгиев заговорил зычно, быстро и горячо и с первых же слов овладел вниманием. Заметный кавказский акцент делал его речь забавной и пылкой.
— Ми скоро будем самый богатый страна в мире! — размахивая руками, с горячностью кричал он. — Сталинградский и Харьковский тракторозаводы построили? Построили! Днепрострой построили? Построили! Челябинский тракторный строим? Строим и скоро пустим! А Магнитострой, а Хибиногорск? А почему? А потому, что наш большевистский партия сказал народу: надо строит, чтобы жит богато и чтобы врагу по зубам дат, если он полезет войной на нас. А ми зачем приехал на Дэвэка за десять тысяч километров? Чтобы тоже строит! Тут нас некоторые местные граждане пугают, говорят: «Вот придот стадо медвед и вас сожрот». (В толпе смех.) «Летом вас комар и мошкара тоже сожрот». (В толпе хохот.) «Сожрот, сожрот», — передразнил он воображаемого противника, скорчив страшную мину и растопырив скрюченные пальцы. — А ми кто вам, ишак или казавка?