Я заметалась по кухне. Как же хочется продлить одиночество… Надо бы позавтракать, но не успеваю, не успеваю… Я достала из рюкзака ручку, накарябала на салфетке: «Жду на улице. Маша». Схватила ещё один мандарин и выскочила из кухни. Коридор был пуст, но в ванной кто-то плескался. Я на цыпочках прокралась к выходу. Осторожно обулась. Лучше бы сандалии, а не кроссовки, но не стану терять время.
Приоткрыла дверь, выскочила на площадку и едва не рассмеялась от облегчения. Зачем я играю сама с собой в Джеймса Бонда? Впрочем, иначе и нельзя с таким дурацким качеством — примагничиваться ко всем подряд.
Спускаться вниз я решила по лестнице. Оставлю лифт Марине. А сама снова пройду по пути моллюска, заползу в самую глубину раковины, в своё одиночество…
«На самом деле, — подумала я, толкая тяжёлую дверь подъезда, — я стремлюсь не к одиночеству. Я снова собираюсь примагнититься, просто не к человеку, а к городу».
На улице царила жара. Но не душная, а ненавязчивая. Она приобняла меня как старого доброго друга.
Я погладила шершавый ствол платана. Его кора была похожа на одеяло из лоскутков всех оттенков коричневого — от серовато-бежевого до жёлто-охряного. Присев на оградку рядом с деревом, я неторопливо очистила мандарин и огляделась.
Город, с его утренним шумом, звуками и запахами, заползал внутрь меня, как аромат бабушкиной шарлотки с яблоками, начинавший дразнить гостей уже в лифте.
Кафе, которое я вчера рассматривала, называлось «El Galliner», а под вывеской красовался петух в ярко-зелёных сапогах. Интересно, что такое «гальинер»? Не петух же… Но gallina — это «курица». Значит… Это курятник! Проверяю свою догадку по телефону, в который ещё в Москве скачала испанско-русский словарь. Всё сходится! Только по-испански «курятник» — gallinero. Значит, слово на каталанском!
Выходит, я ещё не добралась до своего колледжа, а город уже потихоньку учит меня языку.
Между тем из кафе вышли два официанта. Один снимал красные пластиковые стулья с железных столов и вытирал столы тряпкой, а другой сметал в кучу налетевшие за ночь листья платана. Они без конца перешучивались и поглядывали на меня. Я смутилась, выбросила в урну шкурки от мандарина и решила немного пройтись по улице.
За нашим домом оказалась детская площадка. Странная она была: ни горок, ни качелей, зато много песка и две деревянные башенки, между которыми натянута верёвка. На верёвке покачивалась «тарзанка» из автомобильной шины. А с другого бока к башенке был привязан какой-то совок, назначения которого я не поняла. Над площадкой нависала огромная акация: стручки тёмные, больше моей ладони. Интересно, если подпрыгнуть, удастся сорвать хоть один стручок? Что у него там внутри?
— Маша! — раздражённо позвала меня Марина и ещё для верности замахала руками. — Ты глухая?! Зову, зову! Нам в другую сторону!
Я бросила прощальный взгляд на акацию и поплелась к подъезду.
— Привет, давно ждёшь?
— Целых тридцать секунд! — сердито отчеканила она.
Выглядела Марина неважно. Под глазами круги, зевает без конца. Зато одета как с фотографии светской хроники: короткое красное платье с кокетливым белым воротничком, тупоносые чёрные туфли с серебряными пряжками, руки увешаны звенящими серебристыми браслетами. И облаком — густой запах персика и ванили.
«Если она так наряжается на занятия, что она наденет на дискотеку?» — подумала я. В обычной серой футболке и шортах из голубой джинсы я выглядела с ней рядом как родственница из далёкой деревни.
Надежда на то, что я не стану «примагничиваться» к Марине, а просто пройдусь до самой школы с ней рядом, глазея по сторонам, растаяла, как тёплая дымка вокруг платана, у которого я сидела. Всё кругом теперь заглушал крепкий персиковый аромат, который не смог бы перебить даже запах жареной курицы из кафе «El Galliner».
Мы двинулись вниз по улице, и один из официантов засвистел нам вслед. То есть не нам, а ей.
Марина снова сковывала моё сознание, не давала сосредоточиться ни на чём другом, кроме своей царственной персоны. Не сердится ли она? Не думает обо мне плохо?
Я как будто снова застряла в том мандарине из сна. Хотелось отвлечься от Марины, но не получалось.
Конечно, город всё равно не сдавался, увлекал, звал, манил. Ещё одно кафе, на этот раз с улиткой («El Caracol»), которая сжимает во рту меню с блюдами из улиток (бр-р-р), магазин канцелярских принадлежностей — papeleria, супермаркет.
На ступеньках supermercado дремал пожилой индиец. За его спиной сквозь стеклянную витрину виднелись ящики с нектаринами и железное ведёрко с багетами. Каждый багет завёрнут в бумагу и похож на эскимо.