Я была уверена, что все мы должны непременно присутствовать на коронации, однако никаких приглашений мы так и не получали. Мне казалось, что Генриху захочется, чтобы его будущая жена видела, как на голову ему возлагают корону, как он берет в руки скипетр. Даже если он и не горит желанием как следует рассмотреть свою невесту, думала я, ему, наверное, будет приятно продемонстрировать свою победу над ближайшими родственниками поверженного им короля. Нет, он наверняка захочет, чтобы я видела момент его наивысшей славы!
Я чувствовала себя скорее кем-то вроде спящей царевны из волшебной сказки, чем женщиной, обещанной в жены новому королю Англии. Я, возможно, и жила в королевском дворце, мало того, в лучших покоях этого дворца (пусть и «второго разряда»); со мной, возможно, и обращались в высшей степени учтиво (пусть и не преклоняя колено, как это полагается делать перед членами королевской семьи). Но жила я тихо и скромно, не имея ни своего двора, ни обычной толпы друзей, просителей и льстецов, не встречаясь с королем: принцесса без короны, невеста без жениха, помолвленная, но не знающая дня своей свадьбы.
Господь свидетель, некогда всем было хорошо известно, что я — невеста Генриха. Будучи всего лишь претендентом на трон и пребывая в ссылке, он поклялся в соборе Ренна, что является королем Англии и я — его невеста. Но тогда он еще только готовил свою армию к вторжению и отчаянно нуждался в поддержке — и Йорков, и всех йоркистов. Теперь же, выиграв битву за трон и отослав прочь свою армию наемников, он, возможно, хотел бы освободиться от своего обещания — как освобождаются от оружия, в конкретный момент бывшего необходимым, но теперь совсем ненужного.
Моя мать позаботилась о том, чтобы всем нам сшили новые платья; и теперь мы, пять принцесс Йоркских, были изысканно одеты, вот только пойти нам было некуда. Никто нас никогда не навещал, к нам обращались не «ваша милость», как полагается обращаться к принцессам, а просто «госпожа», как если бы мы были бастардами, плодом незаконного брака короля-двоеженца, а наша мать была не вдовствующей королевой, а вдовой какого-то провинциального сквайра. Собственно, участь всех нас была ничуть не лучше, чем участь Сесили, брак которой теперь считался аннулированным, так что у нее не стало ни мужа, ни каких-либо конкретных женихов. Она перестала быть леди Скроуп, но больше ничьей женой так и не стала. В настоящий момент все мы считались девушками без имени, без семьи, без определенности. А у таких девушек нет будущего.
Я, правда, предполагала, что меня восстановят в правах принцессы и вернут мое состояние, как только я выйду замуж и пройду обряд коронации — все это, думала я, произойдет, возможно, во время одной и той же пышной церемонии, когда я буду идти рука об руку с Генрихом, моим мужем. Однако затянувшееся молчание свидетельствовало о том, что Генрих отнюдь не рвется поскорее вступить со мной в брак.
Насчет посещения нами королевского гардероба также никаких распоряжений не поступало; никто нас туда не приглашал и не предлагал выбрать себе наряды для коронационной процессии. Не появлялся у нас и королевский церемониймейстер с предложением обучить нас какому-нибудь особенному танцу для выступления во время праздничного обеда. Казалось, все швеи и камеристки Лондона день и ночь трудятся над платьями и головными уборами — но, увы, все это предназначалось не для нас. Никого не посылали к нам и из служб королевского камергера, чтобы сообщить нам распорядок грядущих торжеств. Нас не пригласили в лондонский Тауэр накануне церемонии, как это следовало бы сделать согласно традиции. Для нас не заказали никаких лошадей, чтобы мы могли доехать из Тауэра до Вестминстерского аббатства; никаких распоряжений не поступило и относительно того, как нам следует вести себя в день коронации. Генрих даже никаких подарков мне не прислал, как это обычно делает жених накануне свадьбы. Не получали мы вестей и от его матери. Вместо суматохи, связанной с бурной подготовкой к важному событию, и груды противоречащих друг другу приказов и пожеланий, исходящих от нового короля, страшно заинтересованного в том, чтобы выглядеть достойно, и от его придворных, во дворце словно воцарилось выжидательное молчание, с каждым днем становившееся все более заметным.