Да, братие, если вы намерены принести покаяние истинное (а не истинное для чего и приносить?), то покаяние, которое совершается в краткое время, но действует на всю вечность; если, говорю, намерены примириться с Богом не на одних словах, а на самом деле, то вы отойдете из судилища покаяния не с рассеянной мыслью о том, кто и как вас исповедовал, не с одним холодным признанием, что вами исполнен долг Церкви и совести, не с одной поверхностной решимостью быть с сих пор лучше и избегать грубых пороков. Нет, вы возвратитесь из дома Божия, как возвратились бы из дома царева тяжкие государственные преступники, кои, явившись туда для услышания приговора на смерть, вдруг услышали помилование и забвение их преступлений; возвратитесь с глубочайшим чувством благодарности к Спасителю душ наших, с твердой решимостью посвятить Ему и Его закону всю остальную жизнь, с вечным, нераскаянным отвращением от всех прежних грехов, со скорым, неудержимым стремлением вознаградить и изгладить все, что возможно.
Да сбудутся сии советы и благожелания над всеми вами! Да даст вам Сам Господь дух умиления и сокрушения о грехах ваших! О сем молим и не престанем молить Его всемогущую благодать за вас. Аминь.
Слово на часах, в пяток недели 1-й Великого поста, о причащении
В притче о блудном сыне, так трогательно изображающей силу истинного покаяния, видим, что любвеобильный отец, по возвращении к нему заблудшего сына, — в знак совершенного примирения с ним и возвращения ему всей любви отеческой, — немедленно устрояет вечерю столь светлую, что старший сын не мог снести сего торжества без ропота и неудовольствий (Лк. 15). Что же бы, братие, сказал сей взыскательный сын, если бы посмотрел на ту Божественную вечерю, которую Отец Небесный устрояет для нас, по случаю нашего возвращения к Нему с распутий мира?.. Давно ли многие из нас блуждали вне дома отеческого, иждивая, по произволу страстей, дары природы и благодати? — Еще нет седмицы, как мы обратили лицо свое прямо к дому отеческому; едва только произнесли исповедание во грехах своих; не совершили еще, в знак раскаяния, ни единого благого дела; и вот, нам возвращена уже одежда невинности, объявлено торжественно прощение и милость; — а заутра устроится для нас и трапеза в дому Отчем. И какая трапеза? Не из тельца упитанна (Лк. 15; 27), а из Агнца закланного прежде сложения мира (1 Пет. 1; 20), из Тела и Крови Сына Божия! Как мы не полагали меры грехам нашим, так Господь еще более не полагает меры милосердию Своему. Ибо что перед сим чудом любви прочие чудеса всемогущества и Премудрости Божией? Что манна с неба? Что вода из камня? Таинство причащения есть, можно сказать, некое продолжение самой тайны воплощения! Ибо, если… велия… благочестия тайна: Бог явися во плоти (1 Тим. 3; 16), то кол икая тайна, когда Он, посредством причащения нас Телом и Кровью Своею, является во плоти нашей!..
Обозревать ли сию тайну во всех ее глубинах? Но для сего надлежало бы мне иметь очи и язык, а вам — слух Ангельский. Для назидания всех нас достаточно будет, если мы, во-первых, рассмотрим, как приуготовлялась сия Божественная трапеза, как в свое время учредилась, и как, учрежденная, хранилась до наших времен. Во-вторых, обратим внимание на то, что нам преподается на сей трапезе, и как нам должно приступать к ней?
Поелику Божественный Агнец, Коего мы причащаемся в Евхаристии, заклан, по замечанию апостола, еще прежде сложения мира, то есть, заклан в предопределении Бога Отца и Его собственном; то от самого сложения мира начали являться и знамения не только сего заклания, но и будущего вкушения закланного. Что было древо жизни в раю с плодами его, как не первый прообраз нашей Божественной трапезы? Могло ли древо само по себе доставлять бессмертие человеку, если бы не было символом истинного древа животного (Откр. 2; 7), Сына Божия, в Коем едином, по свидетельству святого Иоанна, живот бе, и живот бе свет человеком (Ин. 1; 4)? Посему-то еще блаженный Августин называл райское древо жизни таинством, а мы можем назвать его таинством причащения.
Для народа израильского, по избрании его в народ Божий, две особенно вещи весьма ясно прообразовали Таинство Евхаристии: манна и агнец пасхальный.
Известно, каким образом получалась манна: она сходила каждое утро, кроме субботы, с неба, и составляла главную пищу для народа израильского во время странствования его в пустыне. По такому происхождению манны, еще Псалмопевец назвал ее хлебом ангельским (Пс. 77; 25). Но манна выражала более, нежели пищу ангельскую: она предызображала Тело и Кровь Богочеловека. Посему-то Сам Спаситель, когда говорил иудеям о будущем преподании им в снедь Своего Тела и Крови, то прямо указал при сем на манну: отцы ваши ядоша манну в пустыни, и умроша. Сей есть хлеб сходяй с небесе, да, аще кто от него яст, не умрет. Аз есмь хлеб животный, иже сшедый с небесе: аще кто снесть от хлеба сего, жив будет во веки (Ин. 6; 49–51).