— Прошу, князь! — пододвинул мне стул француз…
Ротмистр все еще стоял, как статуя, теперь уже с кинжалом в руках. Очевидно, не знал, куда его деть.
Я продолжал смотреть на него приветливыми радостными глазами, но абсолютно не говорил ему ни слова, чтобы вывести его из дурацкого положения «стояния с кинжалом».
На помощь ему пришел француз и усадил его за стол, положив кинжал рядом с прибором.
Начался ужин и, конечно, с выпивкой.
Ввиду того, что в этот вечер в вино не было подсыпано никаких пакостей, мы досидели ужин благополучно и никто не заснул.
Ротмистр надрался до положения риз и только присутствие высокого гостя, то есть меня, заставляло его держаться с фасоном.
Ввиду того, что разговор за ужином велся только на темы, не входящие в круг моих заданий, и не имел никакого отношения к моей основной задаче, я приводить его не буду.
Итак, все шло мирно, тихо, как в хорошем доме.
Несколько раз француз и ротмистр закидывали удочку насчет желательности приглашения женского пола, но я обходил эти намеки или молчанием, или заявлением, что эту ночь я хочу спокойно поспать и ни на какие авантюры с женским полом не согласен.
К концу ужина француз и ротмистр определенно решили ехать в город к женщинам. Был вытребован из штаба автомобиль.
Повторяю, что все шло тихо, мирно. К концу ужина француз заметил, что давно не видит своего соотечественника-камердинера. Спросив у разносившего блюда лакея-русского, что с его слугой случилось, он услышал ответ:
— Так что Леон заболел. Животом мается. При гостях сказать неудобно. Блюет его… Часов с 9-ти схватило…
— Ик!.. Уж не холера ли? — сфантазировал спьяну ротмистр.
Француз схватился, как подстреленный.
— Что? Холера? Это страшно заразительно! Разве есть случаи?
— Единичные. Хотя и молниеносные, — мычал успокаивающе ротмистр.
Я хотя и знал, что холера здесь ни при чем, что Леон, проблевавшись, завтра же будет опять здоров, не захотел вмешиваться в чужие дела и лезть с своими советами и предположениями.
В результате на пришедшей уже машине бедняга Леон был отправлен во 2-м часу ночи в больницу, а для гуляк был выслан другой автомобиль, на котором двое горе контрразведчиков укатили в город на разведку по женской части…
XXI
ВТОРОЙ ОБЫСК
Пробило 2 часа. Как и в генеральском вагоне, я временно стал полным хозяином. Даже в комнату соседа-француза я получил свободный доступ при помощи привезенных товарищем Ефремычем ключей.
Полезно всегда иметь воск для слепка замочной скважины, так как по слепку можно очень быстро выточить любой ключ. Это правило я знал, хотя был пекарь, а не слесарь.
В комнате у француза меня ждала «нечаянная радость»… Конечно, не икона, а… огромная связка ключей от письменного стола, оставленная вместе с карманной цепью…
Француз, доставая гостю свои парижские коллекции, сунул ключ в замок ящика, хотел сделать все побыстрее, ключ заел и он, отцепив от брюк цепочку со связкой ключей, ушел в гостиную, затем перешел в столовую, а затем уехал в город…
А ключи остались висеть у стола и, конечно, очень облегчили всю мою дальнейшую работу.
Желая оставаться правоверным турком даже наедине с самим собою, я вошел в комнату француза, сняв предварительно в своей спальне ботинки, а у самого входа французовой спальни я сменил даже носки, надев совершенно новые, не бывшие в употреблении.
Ни на полу, ни на ковре чужой комнаты не должно было остаться ни пылинки.
Мне никто не мешал работать.
В 7-м часу утра я окончил осмотр всего того, что мне было интересно. Комната была обследована так, что лучше нельзя. Больше делать здесь мне было нечего.
Забрав все то, что впоследствии могло пригодиться и иметь какой-нибудь значение для моей дальнейшей работы, я вышел, запер дверь и только тогда вспомнил, что я почти не ложился спать ровно двое суток, то есть с момента моего приезда в Тайгинск.
Забытье-сон в генеральской вагоне и часа полтора отдыха в доме у товарища Ефремыча, конечно, не шли в счет.
Я принял душ и лег спать.
Разбудил меня стук в дверь. Товарищ Ефремыч просил разрешения войти.
— Дверь не заперта. Входите, — сказал я намеренно громко, — я давно уже проснулся и просто не хочу вставать. Лежу. Все равно делать нечего…
Товарищ Ефремыч, входя в комнату, громко поздоровался со мной и, не захлопывая дверь, тихо бросил: