— Я Василий Курносов?
— Да. Пока!.. Вы с этим документом явитесь к красным. Пройдете в штаб армии и спросите члена Ревсовета тов. Лисичкина. Предъявите ему документ и скажете, что вы бежали от белых, что вы проводник вагона. Я буду вертеться около штаба, собирать сведения. Мы еще там с вами увидимся.
Мы вдвоем стали с ним переодеваться и через несколько минут обратились в двух простых красноармейцев.
— Аэроплан мы портить не будем. Взрывать — будоражить население. Еще сюда прибегут. Черт с ним!.. — в виде приказания бросил я.
— Вы правы, князь, то есть товарищ. Зачем добро портить? По правде, мне даже жалко его взрывать. Пусть уж кто другой! Аппарат замечательный! У меня на него рука не поднимется…
Товарищ Василий Курносов попер пешком к красным, ко мне.
XXXI
У ГАЦА
А я, оставшись наедине и сделав маленькое изменение в своей физиономии, покатил на паре в деревню Горки…
Лошадей мне представил комендант этапа в ближайшей деревне.
Когда тов. Курносов ушел, я отправился в ближайшую деревню по направлению, противоположному прямой дороге к Красеню и, узнав, что там, то есть в деревне, стоит этапный комендант, отправился к нему.
Коменданту я сказал, что на поляне видел аэроплан. Он сейчас же послал туда своих ребятишек-красноармейцев для охраны, а мне за это дал лошадей и фамилии не спросил.
— Езжай, товарищ! Куда хошь на рабоче-крестьянских! А за аэроплан тебе благодарность!..
А я ему:
— Не на чем по пустякам-то!..
Пока лошадей запрягали, я пошел в пустую избу и произвел полную ревизию всех переданных мне дядюшкой-генералом посылок. Что нужно, положил обратно — заделал, что требовалось себе — на память взял.
— Вас куда везти, товарищ комиссар?
— Меня-то? Да в Горки! Только я пока, братишка, не комиссар, а красноармеец.
— В Горки, значит, к лесничему насчет леса? Туда много народу за последнее время ездют!
— Заворачивай к лесничему!..
— Угадал, значит?
— Угадал, старик! Вот тебе лошадкам на овес!
— Премного спасибо! Чай, недолго будете? Может, подождать? Я все равно кормить буду.
— Подожди, пожалуй, а там видно будет…
Принял меня лесничий Гац нельзя лучше. Не знал, куда и посадить, чем угостить.
А я говорил с ним, словно блевотину жевал.
Противно было.
Скрипучий такой. Чиновник старый. Гадина, одно слово.
Передал ему документы, и письма, и посылки.
— Вы разрешите, ваше сиятельс…
— Товарищ Гац, еще и еще прошу вас называть меня товарищем, а не сиятельством. Надо привыкать к конспирации!..
— Хи-хи-хи, товарищ. Ну, знаете, у меня язык не поворачивается князя товарищем назвать.
— А вы поверните!..
— Один вопрос, ваше… товарищ. Вы долго изволите у меня пробыть? Между прочим, забыл вам сказать: ко мне сегодня прибыл самый секретнейший деятель. Ну, да от вас секретов нет. Вы сами изволите быть наисекретнейшим!..
— Кто еще такой секретный? Наверное, обыкновенный доброволец-офицер?
— Офицер-то офицер, но не просто доброволец, а агент по установлению связи нашей с Тайгинском. Он из красного штаба сводки достает и пересылает в Тайгинск.
— Вот как!..
— Верно! Он специально ко мне и прислан.
— Мне пока это совершенно неинтересно. У меня есть другие задачи. Больше у вас ничего не будет такого, где мое присутствие необходимо?
— Послезавтра назначен съезд организаторов и начальников боевых дружин, которые будут действовать в тылу красных.
— Ну, тогда и я приеду…
— Как хотите! Это всецело зависит от вас. Когда же вы изволите уехать?
— Сейчас же уеду. Мне надо еще к вечеру в двух местах побывать.
— Не смею задерживать. Откушать не откажете?
— Нет. Не хочется. Я уже подзаправился в деревне!
— Нет-нет, ваше сиятельство, виноват… товарищ! Без хлеба-соли не отпущу. И компаньона пригласим. Пойду распоряжусь насчет закусончика. А вы пока с другим нашим деятелем познакомьтесь. А вот и сам он, легок на помине.
В дверях кабинета стоял очень молодой, почти мальчик, офицер, конечно, без погон, но во френче и галифе. Волосы гладко расчесаны, на пробор. Гац нас познакомил.
— Поручик Гессе! Князь Багратион-Мухранский!..
Лесничий убежал по хозяйству.
Пауза.
— Вы, поручик, наверное, иностранец?
— Да.
— Я тоже недавно из Парижа. Сегодня, только что.