– Вы ведь понимаете, что я не могу санкционировать разглашение конфиденциальной информации Бюро. Это будет зависеть от особого агента Хоббса.
Это было как раз то, чего я ждал.
– Когда же я смогу поговорить с ним?
– Я передам ему вашу просьбу до конца дня.
Я оставил ей номер телефона и сказал, что буду ждать его звонка.
– Кто-то из нас перезвонит вам, – добавила она. – Но я должна вам сказать: советую продолжать расследование любыми другими путями, если они есть. Это не того рода информация, которой особый агент Хоббс готов поделиться.
Я снова попросил, чтобы он перезвонил мне, и она пообещала сделать все возможное. Она, казалось, сочувствовала мне, но вполне понимала наклонности человека, на которого работала. Я предполагал, что она права, и сомневался, что он мне перезвонит.
И всего через десять минут убедился в том, что снова ошибся. Зазвонил телефон, и на том конце провода был Хоббс собственной персоной.
– Энди? Это Дарен Хоббс. Что там насчет информации, которая вам нужна? – Его голос звучал дружелюбно, но слышно было, что он торопится. Однако раздражение успел подавить за считанные секунды.
– Да, это правда, мне нужна информация, – сказал я. – В мозаике появился новый кусочек. Парень по имени Кэхилл.
– Никогда не слышал о нем, – слишком быстро сказал он.
– Это не единственное его имя. Мне нужно знать, не фигурировал ли он в вашем расследовании деятельности Петроне и Дорси.
– Это закрытая информация, я вам уже говорил.
Этот мужик действовал мне на нервы, но злость не поможет мне справиться с ним.
– Да, вы говорили. Я надеялся, что вы передумаете.
Он коротко рассмеялся над абсурдностью моей надежды.
– Это невозможно.
Ну ладно, хватит ходить вокруг да около.
– Будем надеяться, что у судьи на этот счет иная точка зрения.
В мгновение ока его голос раскалился градусов до пятидесяти.
– Я не знаю, что вам известно обо мне, Карпентер, но если вообще что-либо известно, тогда вы должны знать, что мне невозможно угрожать.
– Я защищаю свою клиентку, – напомнил я, не скрывая сквозящего в голосе раздражения.
– Молодец.
Короткие гудки.
В течение тридцати секунд после того, как он повесил трубку, моя ярость переключилась с надутого сукина сына Хоббса на идиота Карпентера, адвоката-вредителя. Я только что окончательно испортил отношения с единственным человеком, у которого могла быть информация, способная спасти Лори.
Молодец, Энди. Отличная работа.
Я позвонил Кевину и дал ему задание подготовить для Топора ходатайство о принуждении Хоббса к раскрытию материалов расследования ФБР. Кевин был рад такому поручению: ходатайства такого рода – его сильная сторона, плюс это избавит его от необходимости явиться в суд завтра утром. Смотреть, как я второй день подряд играю в юридический аналог «Обмани дурака», увертываясь от сокрушительных ударов свидетелей Дилана.
Вообще-то «Обмани дурака» – не самая точная аналогия.
Мохаммед Али, используя этот прием в схватке с Форменом, поступал так намеренно. Я – нет.
У Али была стратегия. У меня – нет.
Али был окружен болельщиками, которые скандировали: «Убей его, Али! Убей его!» Я был окружен прессой – журналистами, пишущими передовицы, ведущими теленовостей, и все они, в сущности, кричали: «Карпентер, ты придурок! Карпентер, ты недоумок! Ты полный идиот!», что в переводе означает: «Карпентер, ты придурок! Ты полный идиот!»
Первым убийственным свидетелем Дилана в тот день был сосед Оскара Гарсии, который признал, что неоднократно видел Лори возле жилища Оскара. Я заметил, что находиться возле квартиры человека – вовсе не преступление, но даже это замечание легло в копилку Дилана.
Следующим был вызван бывший напарник Лори в полиции, детектив Стэн Нотон. Он, кажется, хотел бы оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда, и изредка бросал взгляды на Лори, извиняясь глазами за то, что произносили его губы.
Нотон подробно изложил историю о том, как Оскар снабжал наркотиками дочь подруги Лори и как Лори намеревалась прищучить Оскара за это. Это обеспечивало Мотив, с большой буквы, по крайней мере в отношении желания навесить на Оскара ложное обвинение в убийстве Дорси.
Поскольку Нотон явно симпатизировал защите, моя работа заключалась лишь в том, чтобы на перекрестном допросе подвести его к тому, к чему он и сам хотел. Я так и сделал, попросив его рассказать об образцовой службе Лори и высказать мнение о том, что она уравновешенный и порядочный человек, который не выносит насилия и никогда в жизни и близко не стоял к жестокости, присущей отдельным полицейским.
Тут объявился Кевин с ходатайством в руках, и я сказал Топору, что мы должны сделать важное заявление перед судом. Мы подали ходатайство, обеспечив Дилана копией, и Топор назначил прения на завтра, на девять утра.
Мы с Кевином собирались посидеть подольше, вырабатывая стратегию поведения на завтрашних прениях. Нам необходимо убедить Топора, что Кэхилл-Стайнз прямо относится к нашему делу и, вполне возможно, именно он, а не Лори, виновен в убийстве Дорси. В то же время мы должны заставить его поверить, что существует по меньшей мере обоснованное предположение, что материалы ФБР содержат информацию, которая способна оправдать Лори.
Я приехал домой раньше Кевина, и Эдна вручила мне всю почту, которая скопилась за последние три дня. В основном это были просьбы сделать пожертвование, и я ощутил легкий укол совести из-за того, что пренебрегал своими филантропическими деяниями все это время.
Пришло также письмо от Стивена Кейтса, моего противника в деле по гражданскому иску Уилли Миллера. Конверт оказался на удивление толстым, и когда я его открыл, то понял почему. В конверте было письмо на одной страничке, прикрепленное к длинному правовому документу. В письме сообщалось, что они согласны на наши требования и что, когда Уилли подпишет приложенное соглашение об уплате, они перешлют чек на сумму 11 миллионов 700 тысяч долларов.
Я был ужасно рад за Уилли, но настолько занят текущим судом, что сначала испытал раздражение оттого, что меня отвлекают от работы. Но все же если я немедленно не сообщу Уилли, это будет свинство по отношению к нему. Поэтому я попросил Эдну позвонить ему и пригласить его приехать.
Уилли приехал так быстро, что я подумал: уж не ждал ли он звонка Эдны прямо на лужайке перед моим домом? С ним как всегда был Бакс, который, по-видимому, предвкушал перспективу раскопок еще одной головы.
– Что новенького? – спросил Уилли.
– Мы получили официальный отклик от наших ответчиков.
– Да ты чё? – взволнованно воскликнул он. – У тебя пиво есть?
– Ты хочешь выпить, прежде чем услышишь ответ?
– Да нет, просто все хорошие новости в моей жизни я обязательно получал с бутылкой пива в руке. Каждый раз.
– Правда? – спросил я. – А как насчет того раза, когда присяжные объявили тебя невиновным и ты покинул камеру смертников?
Об этом случае он как-то забыл.
– Ладно, забудь о пиве. Что они сказали?
Я показал ему соглашение.
– Если ты подпишешь эту бумагу, тебе выдадут чек больше чем на одиннадцать миллионов долларов.
Уилли безмолвно пялился на меня секунд двадцать, потом до него дошло, он схватил Бакса на руки, посмотрел псу в глаза и заорал:
– Я ж говорил! Не, ну я ж тебе говорил!
А потом он заплакал. Не то чтобы разрыдался, но носом шмыгал вовсю, и слезы явно капали. Бакс, кажется, расстроился гораздо меньше, без сомнения, понимая, что скитания по улицам и отбросы на обед навсегда остались в прошлом, а впереди его ждут только пирожные от лучших кондитеров.
Уилли вновь повернулся ко мне, по-видимому, желая объяснить свою реакцию.
– Это все равно не возместит мне того, через что я прошел, понимаешь? Но это чертовски здорово.
Когда-то давно я говорил Уилли, что буду заниматься его делом за десять процентов, что гораздо ниже стандартных расценок. Но даже при этом на одном его деле я заработал больше, чем за всю свою юридическую карьеру.