Спустя день после отъезда Антуана де Берсена, которого он проводил на вокзал, Андре Моваль звонил у двери г-жи де Нанселль. Как он решился, как очутился он там? Он сам ничего об этом не знал. Слуга ввел его в гостиную. Из-за драпировки, отделявшей гостиную от будуара, Андре услышал звук голосов. Мука, испытываемая им, уменьшилась. Г-жа де Нанселль была не одна. Кто-то находился там вместе с ней. Может быть, ее муж? Образ г-на де Нанселля сделался приятным Андре.
Чья-то рука отдернула драпировку. Андре приблизился.
Г-жа де Нанселль лежала на своей кушетке возле столика, на котором стоял букет; в пальцах у нее была папироса. В глубине комнаты стоял человек, не имевший ни неуклюжего вида, ни узких плеч г-на де Нанселля, и в котором Андре узнал романиста Жака Дюмэна. Дюмэн поклонился Андре без поспешности, с видом, скорее недовольным присутствием постороннего. Он снова уселся, в то время как г-жа де Нанселль спрашивала у молодого человека о здоровье его матери и отца. Как это мило, что он зашел, что он не забыл ее. Где он провел лето? Она поблагодарила его за открытки. Отвечая на ее вопросы, Андре смотрел на нее. Он испытывал наслаждение, которого он не ожидал. Как все его опасения были напрасны! Он мог разговаривать, отвечать. Он мог войти, сесть, взять папиросу; все эти действия, казавшиеся ему издали необычайными, не сделались для него причиной неловкого положения, которого он опасался. Тогда почему же он так медлил с этим визитом? Вдруг он смутился. Что думает о нем этот Жак Дюмэн? Разве романисты не умеют читать в наших сердцах? Разве они — не таинственные и опасные колдуны, одаренные страшной властью угадыванья? Глаз Жака Дюмэна наблюдал его. Андре чувствовал, как его давил этот испытующий, острый и тонкий взгляд. Дюмэн казался внимательным и раздосадованным и покусывал свои усы. Несколько мгновений спустя он поднялся. Г-жа де Нанселль выказала изумление.
— Куда вы спешите, Дюмэн? Рано еще, и потом мы еще не кончили спорить. Совсем не любезно с вашей стороны — уходить так. Вы пользуетесь приходом господина Моваля, чтобы бежать, как трус. Представьте себе, месье Моваль, что мы говорили о любви. Дюмэн предполагает, что одной любви недостаточно, что она нуждается, для того чтобы быть совершенной, в материально-благоприятных обстоятельствах, что ее должны окружать довольство, комфорт, спокойствие, тысяча тонкостей, которые способен доставить ей лишь опытный любовник. Ну а я, Дюмэн, думаю совершенно иначе. Знаете, если бы я полюбила, я была бы вполне равнодушна ко всему этому. Я любила бы любовь из-за самой любви, со всеми ее случайностями, опасностями…
Жак Дюмэн пожал плечами и взял свою шляпу:
— Верьте мне, сударыня, правда на моей стороне.
И, целуя руку молодой женщины, он прибавил:
— До скорого свидания; привет господину де Нанселлю. Как он поживает?
Г-жа де Нанселль засмеялась:
— Да очень хорошо. Ах, знаете, он больше не расстается с архивом. Виноваты в этом вы… Дело в том, что мой муж — странный человек! У него бывают всякие пристрастия, причуды. С тех пор как я замужем, я видела его поочередно то нумизматом, то рыболовом, то часовщиком, — теперь он занят историей. Я думаю, что женитьба на мне была удовлетворением одной из таких прихотей… Ах, он был бы хорошим типом для романа… Вот что, я вам его даю, Дюмэн.
— Благодарю, я предпочел бы, чтоб вы были героиней этого романа.
Жак Дюмэн склонился, чтобы снова поцеловать руку г-жи де Нанселль.
— Вы — глупы, мой бедный Дюмэн!
Когда удалился романист, г-жа де Нанселль помолчала некоторое время. Она оправила одну из роз в букете, стоявшем возле нее. Казалось, она глубоко задумалась. Андре Моваль смотрел на нее и думал о только что произнесенных ею словах. О любви она говорила, как о чем-то естественном, возможном. Для нее любовь — это было приключение. В глазах Андре г-жа де Нанселль становилась неожиданно романтической.
— Но вы все-таки, месье Моваль, не рассказали мне, как провели лето…
Андре Моваль встрепенулся. Г-жа де Нанселль принялась слушать его. Он говорил о Бретани, о своем пребывании в Турени, у своего друга. Он стал описывать домик в Люссо, Луару, ее пески, ее острова, Шантелу и его пагоду. Она прервала его: