— Но, милый Огюст, господин Моваль, может быть, не любит так рано ложиться, как вы. Только теперь становится хорошо. Не хотите ли посидеть немного на террасе, месье Андре?
Молодой человек согласился. Когда г-н де Нанселль удалился, Андре и Жермена вышли из гостиной. Звездная ночь отражалась в темном водоеме. Порой легкий порыв ветра волновал листву. Все вокруг было тихо. Андре и Жермена облокотились о перила. Андре нежно, несмелой рукой погладил обнаженную руку, положенную молодой женщиной на холодный камень.
— Я счастлив, что нахожусь здесь, Жермена.
— Я тоже счастлива, что ты тут, Андре.
Он заговорил с ней вполголоса. Он рассказал ей о своей печали в Париже, после ее отъезда, о своей тоске и отчаянии, о своих продолжительных грезах, в которых он вызывал ее, о сожалении, испытанном им, когда он перестал видеться с ней. Она слушала его и отвечала ему нежными словами. Ей тоже недоставало его, и она не могла перенести разлуки. И она привела в исполнение этот безумный план, о котором думала уже давно. Теперь они опять вместе, но им придется быть осторожными. Г-н де Нанселль с некоторых пор казался ей странным, хотя он без возражения согласился пригласить на месяц его, Андре, в Буамартен. Месяц, перед ними был целый месяц, для того чтобы быть одному возле другой! И не всегда будет так, как сегодня, когда г-н де Нанселль не отходил от них. Он вернется к своим привычкам, к своим прогулкам, к своему тиру, своему излюбленному тиру…
Они засмеялись. Освоившись с темнотой, они теперь различали друг друга во мраке.
— Я люблю тебя, Андре.
— Я люблю тебя, Жермена.
Они услыхали шум закрываемого окна.
— Поздно уже, мне нужно уходить. Я не хочу не давать спать Этьеннетте — да, это моя горничная. Ах, кстати, я запрещаю тебе ухаживать за нею. Я не забыла истории с Розиной, которую ты мне рассказал. Знаешь, когда тебе было четырнадцать лет…
Они снова засмеялись. Взрыв их веселья нарушил ясность и молчание ночи.
XXVII
В то утро, четвертое со дня приезда к Нанселлям, Андре встал рано. Придя в парк, он почувствовал себя счастливым и бодрым и решил пойти к Луаре, к тому месту, где привязана лодка, на которой он накануне катался с Жерменой, но, очутившись здесь, он улегся на траву и предался размышлениям, глядя на томное и медленное течение реки.
Отправляясь в Буамартен, Андре уступил властному желанию увидеть снова Жермену; он приготовился к тому, что ежедневное присутствие любовницы станет для него одновременно и наслаждением и мукой, но он заметил, наоборот, что весьма легко принимает условия, поставленные Жерменой. Была ли эта Жермена, возле которой он жил почти спокойно, той, которая занимала раньше такое место в его жизни? Откуда для них обоих пришло это внезапное спокойствие? Тем не менее они не меньше прежнего любили друг друга. Быть может, их обоих теперь сдерживала уверенность в том, что скоро в Париже они снова предадутся своим обычным ласкам. Как бы то ни было, Андре решил воспользоваться этим затишьем для того, чтобы приняться за работу. Он до сих пор входил в знаменитый павильон лишь когда переносил туда свои книги да позавчера, пока Жермена писала письма, для того чтобы соснуть там под шум близких, но не слишком мешавших пистолетных выстрелов этого милого г-на де Нанселля, который был решительно чудаком. Сегодня он как следует запрется там, часа на три, по крайней мере, и будет поступать таким образом каждый день; и жизнь будет проходить так до того времени, когда он вернется в Париж и будет заменен в Буамартене Сен-Савенами, которые должны были приехать сюда на некоторое время, и Жаком Дюмэном, собиравшимся прожить здесь недели две…
Когда Андре во время завтрака объявил о своем намерении, он заметил на лице Жермены лукавое выражение:
— Браво, месье Андре! Я в восхищении от вас, раз вы в состоянии работать в такую жару, потому что сегодня буквально задыхаешься!
Действительно, было очень жарко. Сквозь опущенные занавеси столовой чувствовался яркий дневной свет. В полумраке комнаты раздавалось жужжанье осы. Порой шум этот умолкал, когда насекомое отдыхало на одной из ваз с фруктами, запахом которых был напоен воздух.
Андре, сидя за рабочим столом, задумался, подперев голову руками. Г-н де Нанселль, отправляясь к своему тиру, проводил его до аллеи, ведшей к павильону. Уходя от него, он сказал ему:
— Ну, молодой человек, мужайтесь! Не утомляйтесь слишком. Вы будете в полном покое. Я распорядился, чтобы никто не подходил к павильону, пока вы там находитесь. Так что зубрите, сколько хотите. А я хочу всадить несколько пуль в своих человечков…