Оставшись наедине со мной, Сенька сразу оробела, побледнела. Я скинул верхнюю одежду, обувь, растянулся поверх кровати, потом красноречиво застонал, схватился за живот, кое-как обулся и убежал 'в деревянное строение во дворе'.
Быстро стемнело. Я осторожно выбрался из нового, но уже пропахшего укрытия. С растерянностью обнаружил, что так же хорошо вижу в темноте, как и раньше. Ночь выдалась тёмная, с облаками. Замечательно. Отмылся с садовым песком и дождевой водой из бочки. Торопливо вымазал лицо углём - вдруг кто-то со свечой попадётся на пути, тогда не признают, да ещё и сразу оставят в покое. Так, нож в руку. О, крылья всё-таки появились! Вот, сейчас я устроюсь на соседней крыше и затаюсь...
Просидел всю ночь на крыше, всматриваясь в темноту. Однако же недавние родственнички ещё до города не добрались. Не то зализывают раны после битвы, да вспоминают сгоревших на заре, не то ещё не добрались до города. Или же решили, что и я сгорел, ослабев от голода и не успев вовремя вернуться или найти убежище на время, когда мир покоится в душных лапах дневного светила.
Незадолго до рассвета моё сердце пугливо сжалось. Определённо, часть от прежнего моего существования всё ещё сохраняется во мне. Вместе с тем, во мне полно и человеческого. Кто же я теперь?..
Осторожно спустился, вымыл лицо, отнёс нож на место и проскользнул в спальню. Уже на пороге, столкнувшись с испуганным взглядом не спящей жены, взглянув на её лицо, белеющее в полумраке комнаты, медленно осветляемой зарёй, понял, что надо как-то объяснить ей моё ночное отсутствие. Более того, придумать ложь, оправдывающую последующие мои исчезновения. Прятаться в спальне по ночам не хочу: если мои недавние родственники заберутся сюда, то бедняжке не поздоровится. Лучше караулить их подальше от Сеньки. А если они проникнут к ней за моей спиной?
- Бедный Кирилл... Что ты такого съел? - тихо спросила Софья.
Меня осенило. Разувшись, растянулся поверх одеяла и с мукой произнёс:
- У меня живот слабый. Это семейное...
Какое-то время мы молчали. Потом я скинул почти всю одежду и забрался под одеяло. Спустя некоторое время жена едва слышно спросила:
- Это ты был... на соседней крыше? С крыльями, как у летучей мыши, и глазами, светящимися красным светом?
Сердце моё оборвалось и провалилось в пустоту. Сенька меня увидела! Она всё поняла!
- Молчишь... - произнесла она с грустью, - Значит, это был ты...
Надо было что-то соврать, ловко соврать, но у меня язык окаменел от отчаяния и испуга. Я всё ждал, что она закричит, вскочит, сбежит. Сам бы на её месте убежал... Или воткнул бы в оказавшуюся рядом нечисть что-то острое...
- Я искала тебя и днём, и ночью... - тихо продолжила жена, - Я обошла все дома, все закоулки. Ты появлялся только ночью. Обшарила весь город, но не нашла тебя... долго не понимала, почему ты прячешься днём, отчего возвращаешься вместе с темнотой и уходишь за час до рассвета... Я недоумевала, почему ты никогда не пытался залезть мне под подол, но всё чаще начинаешь смотреть на мою шею... в ту ночь ты был какой-то странный, полубезумный... И тогда ты потянулся к моей шее... Мне казалось, что ты хочешь меня поцеловать, но сегодня... сегодня...
Потерянно ждал, когда же она расплачется и потребует, чтобы я навсегда сгинул с её глаз.
- А сегодня ночью ты надолго пропал... Подошла к окну... Тут тучи раздвинулись - и лунный свет очертил крылатую фигуру на крыше дома напротив...
Ну, говори же, говори слова проклятья! Молись, зови Бога! Умоляй меня исчезнуть из твоей жизни! Я не выдержу этой пытки! Она намного мучительней той зари, которую я с трудом пережил вчера!
Неожиданно тощая костлявая девчонка прильнула ко мне.
- Мне всё равно, кто ты... я схожу с ума... Но мне теперь наплевать на это! Будь ты хоть самым страшным из демонов, мне не страшно! Ну, может, самую малость! Даже если ты хочешь соблазнить меня и погубить... А впрочем, ты этого не сделаешь...
Растерянно выдохнул:
- Почему?
- Ты добрый, - теперь не глаза, а свет, пробивающийся через занавески, дал разглядеть мне её робкую улыбку, - Я с тобой готова пойти куда угодно, хоть на край света!
И верно говорят, что нет на свете существ глупее влюблённых девчонок!
Какое-то время мы молчали. День властно обходил город, изгоняя последние крупицы ночного мрака. Я боялся шевельнуться, а Сенька не делала попытки отодвинуться от меня.
- А всё-таки, кто ты? - спросила она наконец.
Тихо ответил:
- Прошлой ночью был вампиром.
- А теперь?
- Не знаю. Отчасти стал человеком.
Мы молчали ещё дольше. Мне сильно захотелось спать.
- А-а... это...
Сонно отозвался:
- Что?
- Ну, как бы... - сказала моя жена смущённо.
Приоткрыл глаза. На её бледном лице появился яркий румянец.
- Ты о чём, Сенька?
- У нас... это... - она покраснела ещё больше.
- Ну? - спросил я уже сердито.
- Как бы...
- Да о чём ты?
- Сегодня... мы... у нас... первая...
Ох, я и забыл после напряжённого выжидания бывших родственников, а так же после её признания, что она меня видела в лунном свете!
Внимательно посмотрел на неё. Жена проворно отодвинулась. Худая, нескладная...
Беззлобно проворчал:
- Ты подрасти сначала, пигалица! Такая тощая, что только кожа и кости!
- Ты поэтому меня не кусал? Боялся, что умру от нескольких твоих глотков? - спросила Сенька, широко раскрыв глаза.
Вздохнул и припечатал:
- Такая тощая, что даже подержаться не за что!
- Я подрасту! - заверила девчонка торопливо, - Только ты... это... ты не очень больно кусай, ладно?
- Мне больше не хочется крови. А если и захочется, то тебя я буду кусать в последнюю очередь.
Уже засыпая, почувствовал, как она осторожно пристроилась у моего правого бока. Так началась моя женатая жизнь... В первый же день жизни умудрился жениться! Впрочем, не жалею... Но я боюсь за неё... страшно боюсь за неё! Вампиры обязательно меня разыщут...
Три дня и две ночи прошли тихо. После заката я караулил недавних родственников на крышах неподалёку от редакторского дома. С рассвета до полудня отсыпался - Пётр Семёныч многозначительно ухмылялся, правда, всё ещё недоумевал, на что мне такая неказистая муза. В его глазах читалось: 'И с какой трущобы вы её вытащили, Кирилл Николаевич?'. А ещё она раздражала его безмерно тем, что завтракала за троих, обедала за пятерых, а ужинала за четверых. Я и сам недоумевал, как в неё столько влезает. Сенька набивала пузо до отказа каждый раз, когда садилась за стол: это сказывалось её нищее голодное детство. Медленно исчезала с её лица бледность. Я несколько часов писал рассказы, потом мы гуляли. Часто отправлялись на луг.
Пару раз за шесть прогулок перед нами словно чёрт из табакерки появлялся Анастасий. Едва увидев нас, он начинал припоминать нам все наши 'грехи'. Особенно его вдохновлял тот факт, что мы вдвоём гуляем вне города: парень неизменно усматривал в этом жажду разврата и слабость перед искушениями. Когда я не сдержался и уточнил, что Софья - моя жена, значит, между нами могут быть только супружеский долг и нежная любовь, то молодой священник ответил не раздумывая:
- Все люди грешны от своего рождения!
Он появился в этих краях недели три назад и так страстно желал указывать 'заблудшим людям истинный путь', что его уже знали в лицо все жители небольшого города. Когда приезжие недоумённо спрашивали, кто этот бледный молодой священник, от которого все разбегаются, горожане подталкивали любопытных к нему, а сами 'делали ноги'. Анастасий, видя пред собой новую жертву, 'погрязшую во грехах', сиял как солнце и немедленно устремлялся 'вразумлять грешников'. Я как-то раз подумал, что если бы все священники были такими рьяными, как он, то верующих бы не осталось. Другое дело обвенчавший меня и Софью отец Георгий...