Поначалу Буцков пытался навести «порядок», в понятие которого у него прежде всего входило запрещение «травки». Но это его желание встретилось с таким невиданным упорством подчиненных, что он быстро понял: если слишком настаивать, то в какой-нибудь случайной перестрелке с «духами» можно получить целенаправленную «шальную» пулю в затылок. Со временем он и сам пристрастился к «травке», но всегда знал меру.
В ту пору в их краях стояло относительное затишье. Основные боевые действия переместились к югу. В задачу роты Буцкова входило постоянное патрулирование дороги и иногда — сопровождение грузов, следовавших на Кабул. Как и всякое затишье во время войны, оно оказалось чреватым самыми неожиданными последствиями.
Рота дислоцировалась в чистом поле: большие армейские палатки, автопарк, склад ГСМ, хилая «колючка» вокруг, пять караульных постов. Ближайшее селение, в которое, по слухам, регулярно наведывались «духи», находилось в шести километрах к востоку от расположения роты.
Тот черный день, точнее, черная ночь случилась с субботы на воскресенье. Так совпало, что в субботу пригнали цистерну с водой для бани, а у знакомых водителей из большого каравана бойцы прикупили спирт. К ночи подрались знатно.
Буцков загонял бойцов в палатки под дулом пистолета. Замполит накануне уехал в Кабул, а Буцкову надо было обязательно попасть в расположение полка. Телефонистки обещали ему почти стопроцентный разговор с Ивановом, где жили его старенькие родители, — отец тяжело болел. За себя он оставил лейтенанта Долю.
Этот Доля был примечательная личность. Он окончил Московский институт связи с отличием, а в армию попал обыкновенным двухгодичником. К удивлению начальства узла связи Генштаба, куда Игоря Долю взяли, как классного специалиста по радиооборудованию, этот лейтенантик написал рапорт с просьбой послать его в Афганистан. Там он стал командиром взвода связи — вся-то связь была полторы радиостанции.
Другие офицеры, вырвавшись в Кабул, волокли с его базаров все что ни попадя и отправляли в Союз (попутно не брезгуя и «трофеями»). Доля же привозил из Кабула книги, которые покупал в Военторге, и хороший одеколон.
Но главной страстью Доли было оружие.
Он разбирался во всех моделях и модификациях. Назубок знал даже то, что никогда не попадало ему в руки. Еще Доля был великолепным стрелком, и если был не в наряде, то два часа в день упражнялся в стрельбе по учебным мишеням.
Буцков на Долю мог положиться. Во-первых, лейтенант не пил, а во-вторых, его если и не уважали, то побаивались.
Однажды он пытался загнать в палатку быкоподобного, обкурившегося «травки» украинца Лeбядко. Тот куражился, орал гадости про москалей (не совсем по адресу, так как Доля по происхождению был из хохлов), сам не спал и другим не давал. Веселился, в общем. Худенький Доля достал свой ПМ и выстрелил три раза в землю.
Одна пуля легла ровно между подошвами огромных сапог Лебядко, вторая справа, третья слева — в сантиметре от ноги. Всю дурь словно ветром выдуло из головы Лебядко. На следующий день он приходил извиняться, видимо сильно его пробрало.
Когда Буцков уехал, а вся рота, чистая и благостная, рассредоточилась по палаткам и укромным местам, с удовольствием попивая водочку, Доля, положив перед собой на стол два пистолета, сидел в командирской палатке и читал «Преступление и наказание» Достоевского. Как раз на сцене первого разговора Раскольникова со следователем Порфирием Петровичем прибежал начальник караула сержант Ерменин:
— Товарищ лейтенант, там два аборигена пришли. Лекарства просят. Или пожрать. Мы не поняли.
Оказалось, изможденный седобородый старик и пацан лет двенадцати просили бинты. Якобы мать мальчика, дочь старика, руку порезала.
— Могли бы и тряпкой перевязать, — пробурчал Доля и распорядился выдать пару пакетов.
Глаза незваных гостей так и шныряли по территории лагеря, но об этом вспомнили только потом.
Ночью Доля проснулся от автоматной очереди. Выскочив из палатки — уже занимался рассвет, — он увидел прямо перед собой белое лицо Ерменина. Тот выпустил в воздух уже, наверное, полмагазина. Изо всех палаток выбегали полуодетые бойцы с «Калашниковыми» в руках. Но стрелять было не в кого.