— Разумеется, у нас вы получите всестороннюю помощь, — засуетилась глава брачной конторы.
Она не знала, что Жорик не собирался ей платить, схватила с полки первый попавшийся альбом и сунула ему в руки. Он покосился на полки, а там альбомов… весь день придется на них угрохать.
В другом брачном агентстве Тарас бил себя кулаком в грудь:
— Нет времени устроить личную жизнь! А одному не (хотел сказать, не в кайф, вовремя одумался)… не… м-м… скучно! Я бизнесмен, у меня все (опять чуть не ляпнул: на мази)… налажено, кроме личной жизни. Как тут быть? Решил обратиться к вам… Только мне не абы какую, я красивых люблю… блондинок… Хотя волосы можно и покрасить, заодно нарастить до нужной длины… — одновременно рассуждал Жорик. — А, да! Главное! Сероглазых люблю. Да-да, чтоб глаза — серые. Уй, чуть не забыл! Чтоб рост сто семьдесят четыре сантиметра, третий номер… — обозначил ладонями грудь. — Ну и так далее.
На колени Тараса попадали альбомы — выбирай.
Марат двинул по имеющимся в городе театрам, пешком не находишься, он взял из гаража машину, подкатывал и нагло заходил к администратору:
— Добрый день. Я продюсер, запускаю проект, а до сих пор не нашли молодой актрисы на довольно значимую роль. Просто катастрофа! Ищем по всей стране типаж…
Его водили по фойе, показывая портреты молодых актрис, певиц, балерин и — мимо. Мимо, черт возьми! Ну, встречались слегка похожие, только этого мало.
Гена понимал, что его рожа вместе с фигурой, предназначенные для тестирования дубинок — насколько те крепкие, — не внушают доверия и вряд ли ему предоставят симпатичных невест, поэтому отправился в частную фирму по трудоустройству:
— Нам с женой подойдет девушка из ближнего зарубежья. Горничная должна быть молодая, энергичная, так ведь? Поэтому! Предварительно я хотел бы взглянуть на нее… них… э-э… на фотографии, если можно.
Сотрудница понимающе кивнула, явно угадав, зачем жлобу молодая горничная — в койке ее валять, эдакому бугаю жены наверняка мало. Но личное дело горничной — валяться или послать хозяина на известные три буквы из русского алфавита, а у нее свои цели. Ей бы пристроить работницу, комиссионные получить — и адье, дорогая.
Два дня до поздней ночи бегали, как бобики, по клубам, барам, вокзалам, соревнованиям, Жорик даже на балет сходил и на публику посмотрел, в антракте его разбудили, он решил: чего здесь торчать зря?
Напряжение нужно сбрасывать, у Родиона оно достигло высшей точки, когда не помогало ни спиртное, ни сон, ни развлечения, которых, кстати сказать, не было — сейчас не до них. Да и какой сон в его положении? Беспокойный, тревожный, мучительный, перенасыщен кошмарами, словно Родион — баба-истеричка. Где-то должна быть и отдушина, способная одновременно дать выход агрессии и помочь словить кайф, чтобы хотя бы несколько минут не находиться во власти жутких мыслей…
Он оставил машину не на парковке у гостиницы, где она будет на виду у проезжающих по дороге, а на платной стоянке. Идти было недалеко, Родион прикурил, поставив кейс на капот, потом неторопливым шагом дошел до гостиницы и вошел в лифт. Третий этаж… Коридор… Номер…
Отдушина лежала на кровати, прикрыв обнаженное тело простыней, а как только он вошел в номер, она села, не заботясь о соскользнувшей простыне. В ней соединилось много достоинств: довольно яркая внешность, чувственность, экзальтацией, от которой Родиона выворачивало, не страдала, но порывов в постели не сдерживала, умом не блистала, однако не была глупа. Можно сказать, идеал. Идеал для тех мужчин, кто строит свою жизнь по графику: карьера, семья, дети, старость, внуки. У Родиона видоизмененный график, его интересы выше банальностей, только жаль, не все подчинено тебе, не все можно предусмотреть.
Лихорадочный блеск в глазах, призывный и томный, не заставил его ринуться в омут страстей, он любитель растянутого кайфа. Спокойно глядя на Владу и предвкушая недолгое забытье, которое даст силы выстоять, Родион снял плащ, галстук, скинул пиджак и бросил его в кресло, затем двинул в ванную, расстегивая запонки. Вернулся скоро, обернув полотенце вокруг бедер, достал из кейса коньяк, налил в стаканы, один протянул Владе, сидевшей на кровати все в той же позе ожидания и призыва. Родион осушил стакан за два больших глотка, она выпила половину и отдала ему, он допил — спиртное его не брало последнее время, но именно сейчас расслабило.
Стоило ему прикоснуться к ее груди, Влада со стоном запрокинула голову, Родион уложил ее на подушки, целуя, отбросил полотенце. Обрывки мыслей еще туманили голову, но вскоре их сменил жар иного свойства. Да и как не окунешься в эти руки и губы, в эту жадность, выраженную в волнах дрожи, пронизывающих тело, и вздохах? И ни одного слова, кроме междометий, не произнесли. Собственно, оба сюда пришли не для разговоров, кстати, Родион ценил в ней это качество — умение не навязывать пустую болтовню. Может быть, Владе и было что сказать ему, наверняка было, ведь страсть на пустом месте не возникает, чай, не парнокопытные и хвостатые они, а люди, значит, в основе лежит нечто большее, чем похотливая тяга оторваться в подполье. Во всяком случае, обычно отрываются раз-два-три, а потом разбегаются из-за недостатка интереса, несутся к новизне, конечно, если жизнь обеднена скукой. У них другой случай, не в скуке дело, да и связь началась не позавчера. Но ему нечего ей сказать, а Влада полностью растворилась в нем и в себе.
Курили одну сигарету на двоих. Молчали до тех пор, пока не позвонили Родиону, он встал, нашел в кармане пиджака трубку:
— Слушаю.
— Ты где сейчас? — спросил Марат.
— Проветриваюсь, меня не ждите. Как там?
— Пусто, Роди, пусто.
— У нас есть еще немного времени. Отдыхайте. Пока.
Родион вернулся на кровать, лег на спину, закинув за голову руки. Черт возьми, опять неудача, опять тревожные мысли заполонили голову. Влада не спросит, кто звонил, у нее нет этой пошлой манеры, свойственной женщинам, — совать нос в чужие дела. И не спросила ведь! А ограничилась поцелуями.
— Как долго мы не виделись, — произнесла она у его губ.
— Прости, мотался туда-сюда, у меня неприятности.
— Но ты был в городе. — Она не упрекнула, скорее сожалела.
— Иногда.
— Ты не убежишь после звонка?
— Нет. Твой-то где? Признаюсь, я удивлен, что тебе не понадобилось выкраивать время, заметать следы.
— Он уехал. Его не будет несколько дней. Мы еще увидимся?
— Да. Завтра.
— Как я ждала… Не могу без тебя… не могу…
Влада ластилась к нему, нет, она священнодействовала, дотрагиваясь губами до его плеч, груди, живота, будто исполняла ритуал. В сущности, она готовила его к следующему этапу — не с наскока и впопыхах, а растянутому. Главное, он знал, что только с ним Влада так раскрепощена, плачет и смеется одновременно, но не потому, что слезливая или смешливая, все очень просто: она теряет контроль, когда с ним. Ее самоотдача заводила, он получал в несколько раз больше наслаждения, чем можно представить. Родион отплатил ей долгим благодарным поцелуем. Но все это игра, приятная, тем не менее…
Наступил третий день… Марат улетал первым, зашли в кабак выпить по чуть‑чуть, как-то нерадостно было на душе, требовалось залить тоску горячительной настойкой.
— Не люблю самолеты, — глядя на панораму аэропорта, взлетающие и приземляющиеся авиалайнеры, промямлил Гена. — От меня там уже ничего не зависит.
— По большому счету от нас везде мало что зависит, — сказал Марат. — Смотри проще на перелеты, поспи.
— Поспишь, когда кругом гудит и трясет.
— А я сосну, мы которые сутки не высыпаемся. Допивай, посадку объявили.
— Ну, за успех безнадежного дела. А оно безнадежное.
Гена проводил его, понаблюдал, как взлетает самолет с Маратом, поежился, представив себя внутри этой железки, которая непонятно как летит с чемоданами и людьми внутри. Выкурив сигарету, сходил в бар и принял еще сто граммов, чтоб притупился страх перед небом. Пришел в равновесие, по телу разлилась расслабуха, теперь бы до кресла добраться.