Сравнивать было нелепо. Нелепо, бессмысленно и больно. Нелепо, потому что нельзя сравнить то, как жили двадцать с лишним лет назад и какая жизнь сейчас. Бессмысленно, потому что молодой пацан в двадцать с небольшим и зрелый мужик, которому далеко за сорок – это два разных человека. А больно… Больно потому, что там была любовь. Только и всего. Чистая, искренняя, всепоглощающая… Можно обмануться. Можно придумать тысячи объяснений и оправданий, можно закрыть глаза и ничего не сравнивать… Только нельзя не чувствовать. Там – энергия счастья, бьющая через край, за границы этих старомодных размеров десять на пятнадцать, за границы старых страниц. Он помнил дрожь Майкиной руки, когда она, стоя перед торжественным залом ЗАГСа, шептала ему:
– Я так волнуюсь, так волнуюсь! Боюсь, у меня голос пропадет. Спросят меня, согласна ли я стать твоей женой, а я и сказать ничего не смогу.
– Как это не сможешь? – заволновался он. – Так ты хоть кивни в знак согласия!
– Кивнуть смогу, – пролепетала она. – Только, по-моему, кивок не считается.
– Так, тихо! Нам через минуту заходить! Вон у ребят вода! Виталий, дай бутылку, пусть Майя пару глотков сделает…
Виталий выступал свидетелем и был очень горд своим статусом. Подготовился он к торжеству очень основательно – красная лента со словом «свидетель» через плечо, у стены портфель с реквизитом, как полушутя называл он арсенал средств, приготовленных для процедуры регистрации. Вода, шампанское, шоколад, зонтик, носовые платки, личный фотоаппарат и прочие необходимые мелочи.
Майя успела сделать несколько глотков, двери распахнулись, и под торжественную музыку они вошли в сияющий зал.
Фотографии, которые разглядывал Саня, были сделаны Виталием как раз после того, как молодые обменялись кольцами… Майя и Александр не ожидали вспышки, они не позировали, не пытались «сделать лицо» или «принять вид». Виталий просто поймал миг истинного счастья… Какие слова-синонимы есть у понятия «счастье»? Удовольствие, радость, удовлетворение, умиротворение, восторг, наслаждение? Или все вместе они и являются составляющими счастья?
Та, другая фотография, на столе, никоим образом не приближала ни к одному из перечисленных ощущений. И Саня впервые вдруг остро ощутил именно эту разницу и почувствовал диссонанс, досаду какую-то… Но почему? Почему? Он же по любви женился во второй раз! Он же сам выбрал, сам захотел, сам придумал сценарий свадебного торжества! Он был в тот день всем доволен!
– Виталь! Смотри…
– А? Что? – Виталий перелистывал старые альбомы и так увлекся, что не сразу откликнулся на зов друга.
– Подойди, сравни два снимка! – и Саня поставил их рядом.
Друзья молча смотрели, потом Саня поднял повлажневшие глаза на друга:
– Ну? Что скажешь?
Виталий только покачал головой:
– Ничего не скажу… Несравнимые вещи, Саня!
Саня молча встал, прошелся по кабинету, потом, подойдя к бару, достал бокалы, коньяк.
– Неохота на кухню за закуской идти… А тут только шоколад. Не возражаешь?
Виталий не возражал. Многозначительно чокнулись, молча выпили, думая каждый о своем. Потом Виталий возобновил разговор:
– Ты что-то про влюбленность начал. Извини, перебил.
Саня махнул рукой:
– Да глупость какая-то получается!
– Что ты имеешь в виду? Почему глупость?
– Влюбленность эта дурацкая!
– Ну вот! То восторг, то печаль. Сань, что с тобой?
– Разбередил ты мне всю душу этими снимками… Знаешь, в суете жизни как-то затуманивается взгляд, тускнеет. Хорошего уже не замечаешь, привыкаешь к человеческому теплу, как к должному. И неинтересно вроде бы уже становится, обыденно, скучно… А тут вдруг – яркая красота! Новое чувство! Смелые желания!
– И что? К чему ты?
– Да к тому, что новое чувство приедается гораздо быстрее, чем ты можешь себе представить. А желания, будучи удовлетворенными, истощаются. Вот я сейчас посмотрел на нас с Майкой молодых и с ужасом – ты понимаешь? – с ужасом сам осознал, что я потерял.
– Ну ты же вроде бы сам… такое решение принял?
– Да какое решение? Какое? О разводе с Майкой?
– Ну да! И о разводе, и о новом браке… Разве нет?!
– Ой, да при чем тут «сам – не сам». Кто принял? Что принял? Я же тебе не о действиях говорю! О чувствах! Понимаешь? Вот смотри! Смотри! – и Саня вновь и вновь хватал фотографии и, жадно вглядываясь в них, внушал другу:
– Казалось бы, и там, и там только начало семейной жизни! И там, и там свадебная церемония! Но здесь – искренность и любовь! А тут? Что тут? – он ткнул пальцем во второй снимок.
– Ладно, Сань! Что ты сравниваешь? Между этими кадрами почти двадцать лет жизни! Ты стал другим. Понятно, что и состояние твое внутреннее другое. Не можешь же ты чувствовать себя так же, как в двадцать лет.
– Не могу. Это точно.
Он как-то резко сник, перегорел как будто, устал.
– А что Майка? Где она сейчас? – спросил Виталий.
Ответа не было.
– Видитесь вы с ней? Нет?
Саня молчал. То ли не слышал вопросов друга, то ли слышал, но не желал отвечать.
Сказать, что Майе было тяжело, это не сказать ничего. Тяжело, плохо, страшно, сложно! Какими словами можно передать то, что она переживала?
Ну вроде бы подумаешь, развод? Сплошь и рядом! Ничего экстраординарного! Тысячи людей разводятся, расходятся, разъезжаются, начинают новую жизнь, строят взаимоотношения с другими людьми. Ничего необычного! Грустно, конечно, это. Непросто, но не смертельно.
Майе же казалось, что она умерла. Оболочка телесная существовала еще кое-как, а внутренне она будто бы затаилась, затихла и еле дышала. Сначала она кинулась в псевдохозяйственную деятельность. Вернувшись в старую квартиру, которую они с Саней оставили в непригодном состоянии, переехав в загородный дом, Майя начала тотальную уборку и даже затеяла было ремонт… Но очень быстро выдохлась, опустилась на диван и практически месяц не вставала с него. Ну в туалет, понятно… Телевизор не работал, радио она не любила.
Лежала целыми днями, иногда листая старые журналы, непостижимым образом сохранившиеся на антресолях с незапамятных времен. Иной раз ей казалось, что сегодня у нее много сил, прямо прилив какой-то энергетический. Тогда она бралась за старый хлам и выволакивала его к мусоропроводу. Но энтузиазм внезапно кончался, она вновь валилась на диван и каждый раз натыкалась на одну и ту же мысль: надо бы поменять постельное белье. Но фраза эта, звучащая у нее в голове, неизменно проваливалась куда-то глубоко и до действия никак не доходила. Это ж надо было встать, достать из шкафа свежий комплект, снять старое, переодеть в новое… Но и это еще не все. Потом грязное белье надо было собрать в кучу и нести в прачечную. На такое не то что сил, даже мыслительной энергии не хватало. Стиральной машинки в их старой квартире не было, а о стирке руками не могло быть и речи.
Майя смотрела на потрескавшийся, посеревший от времени и пыли потолок, на выцветшие шторы, устаревшую люстру и никак не могла взять в толк: как получилось, что она оказалась в этой старой, запущенной квартире? Почему она одна? Где дети? Муж? Куда подевалась ее семейная жизнь? У них же отличный дом, перед домом зеленая лужайка и уютная беседка во дворе, у них есть все, что нужно для счастливой жизни. Почему она вдруг оказалась вне привычного для себя образа существования?
Мозг придумывал какие-то отговорки, какие-то объяснения, пока она вдруг сама себе не признавалась, будто бы вспоминая неприятную мысль: «Ах, да! Мы же развелись!» И тут же опять непонимание: «Как развелись? И что делать теперь? Как жить?» Жить, лежа на диване и глядя в потолок, ее не устраивало. А ни на что другое не было ни сил, ни желания.