«За» и «против» были у обеих сторон, но вскоре стало ясно, что сторонников Ивана меньшинство.
Последней каплей, перевесившей чашу в пользу Нарышкиных, стал голос патриарха Иоакима, высказавшегося за Петра. С церковью спорить было опасно, и бояре, кряхтя, проголосовали за младшего сына покойного Алексея Михайловича. Дело оставалось за Земским собором, но Иоаким с Нарышкиными не желали дожидаться созыва представителей всех сословий.
К этому времени на площади перед дворцом собиралась толпа перепуганных, озлобленных и веселящихся в глубине души людей — выборных и явившихся по собственной воле, служилых, торговых и других москвичей и провинциалов из тех, кто случайно оказался в городе.
Уговорить их высказаться за Петра не составило никакого труда — достаточно было послать в толпу несколько переодетых стрельцов, преданных Нарышкиным, чтобы они возбудили собравшихся требовать Петра на царство. Толпа, подначиваемая горлопанами, закричала: «Да будет единый царь и самодержец Всея Руси Петр Алексеевич!» И хотя среди этого хора раздавались выкрики за Ивана, всем было понятно, что судьба российского трона решена в пользу сына царицы Натальи Кирилловны.
Едва сдерживавшие счастливые улыбки Нарышкины принимали поздравления. Время решало все, и народ без промедления начали приводить к присяге новому царю. Россия клялась в верности маленькому мальчику, который никак не мог понять, с чего это взрослые дядьки с таким умилением крутятся вокруг него и его матери, и хмуро посматривал по сторонам, мечтая убежать от них за тридевять земель.
Отношение к Софье и ее сестре Марфе мгновенно изменилось. Теперь они были не любимыми сестрами царя, а главными врагинями регентши Натальи Кирилловны, то есть без пяти минут монахинями в каком-нибудь отдаленном и захудалом монастыре.
Это были самые страшные дни в жизни Софьи. Даже спустя много лет, глядя из окон Новодевичьего монастыря на обледенелые, с выклеванными глазами трупы стрельцов, раскачивавшиеся на ветру под вороний грай, она не чувствовала себя такой покинутой и не боялась так своего будущего.
Когда, успокоившись после первого приступа отчаяния, она пришла в себя, то первое, что она услышала, был рассказ кипевшего праведным гневом дяди о прошедших выборах. Получается, князь Василий прав: сила действительно важнее закона. Что ждало ее дальше? Монастырь? Быть похороненной за его высокими стенами? Так и не узнать радостей жизни? А как же князь Голицын — ее первая робкая любовь? Нет, она так просто не сдастся. Раз надо быть сильной, она станет сильной и будет драться тигрицей за место под солнцем, а если для этого надо стать царицей — она будет ею!
Первое столкновение с торжествующей «медведицей» Натальей Кирилловной произошло на похоронах почившего владыки Всея Руси, после которых должна была решиться участь царевен из рода Милославских.
Традиция требовала, чтобы за гробом усопшего царя, сразу за санями вдовой царицы шел его преемник. Значит, если процессию возглавит Петр, а Иван останется в стороне, то это громче всяких слов скажет о том, что Милославские смирились со своей участью. Не бывать этому! И Софья, в сопровождении Марфы, отправилась уговаривать робкого Ванечку постоять за честь семьи, но тот только смотрел на сестер благостным взором и твердил, что полностью доволен своей судьбой. Мол, все происходит по воле Божьей и противиться ей — страшный грех. Пришлось уйти не солоно хлебавши.
Хорошо бы, конечно, посоветоваться с князем Василием (вспомнила — и на душе легче стало), но он сказался больным и уже несколько дней не появлялся на глаза. Дядя чуть не напрямую обвинил его в трусости, но это он от бессилия на всех лается. Придется действовать самой.
И вот на следующий день, при огромном стечении народа, стольники вынесли гроб с телом царя и бережно положили его на покрытые черным сукном сани, чтобы ехать в храм. Заплаканная государыня Марфа Матвеевна устроилась на следующих санях, а остальные царедворцы заняли место в процессии, согласно своему чину и роду. Все ждали десятилетнего царя. Петр Алексеевич появился в сопровождении матери Натальи Кирилловны и занял свое место во главе кортежа, дав знак начать движение. Но не успела процессия шелохнуться, как с крыльца спустилась девичья фигура в траурных одеждах и, рыдая в голос, заняла место рядом с Петром под изумленные взгляды участников похорон. По площади пронесся взволнованный гул голосов. Зрители тянули шеи, чтобы разглядеть, что же происходит за санями царицы. Это было неслыханно! Никогда еще до этого царевны не выходили на люди! Если все же им приходилось присутствовать, как сейчас, на похоронах, то их со всех сторон закрывали черными платами так, чтобы ни их никто не видел, ни они никого. А тут — царевна собственной персоной! Даже плотной вуали на лице нет!!!