— Не согла-а-а-а-сен!
Однажды пришел Афоня в пасхальную ночь в церковь. Купил копеечную свечку, зажег ее, прислонился к стенке, да и задремал… Ровно в полночь поп вышел из алтаря, громко объявил:
— Христос воскрес!
Афоня очнулся. Показалось ему спросонья, что он на сходке, крикнул:
— Не согла-а-а-а-сен!
Жил Баламут на самом краю села в ветхой избенке. Своей земли и лошади не имел. Держал только корову, пару овец да собаку Рыжика. Работал по найму, где придется, а больше охотился. Зайцев, белок, куниц и птицу стрелял, плашки на мелких зверьков ставил.
Пойдет, бывало, по улице со своей берданкой, а кто-нибудь из ненавистников его с издевкой поклонится, крикнет:
— А-а-а… мое почтение! Утки да рябки — потеряй деньки!
Или спросит:
— Далеко ли, Баламут, со своей мешалкой топаешь? Лес пугать да обутки драть?
Афоня за ответом в карман не лез. Так отрежет, что в другой раз подумаешь, прежде чем заговорить с ним.
Совсем по-другому вел себя Баламут дома.
Жена его была женщиной тихой, спокойной. Афоня любил ее. Придет домой, вроде зашумит, а как взглянет в большие синие глаза Паши, так и потеряет дар речи… Детей у них не было.
Как-то в августе Афоня катал дробь, а Паша ткала половики по заказу. Но вот женщина положила руки на бёрдо станка, заглянула в оконце, задумалась. Баламут тоже приостановил свою шумную работу, чтобы отсыпать в мешочек готовую дробь.
— Не знаешь, куда у меня пулелейка запропастилась? — спросил он у жены.
— В печурке, — последовал ответ. — На кого с пулями-то?
— Да надо вот… неровен час, сбегусь в лесу с медведем, а оборониться-то и нечем.
— А убил бы ты медведя, Афоня? Страшный ведь он, черный да косматый…
— Поди, не страшнее урядника да земского начальника! — пошутил Афоня.
— Да их ты не боишься, всегда споришь.
Ничего больше не сказал Афоня жене, только улыбнулся в усы. Потом растопил в очаге сложенный в ковшик свинец, начал лить пули…
Паша продолжала работу. Ее отдохнувшие ловкие руки опять послали челнок по основе; застукали подножки, захлопало бердо станка.
Твердо решил Баламут испытать счастье — убить медведя. До настоящей охоты по мелкому зверю еще времени много, а денег нет, хлеба мало… Медведь сразу бы поправил дела. Одного сала сколько! А шкура?
Медведи в тех краях водились.
Но куда, в какое место идти, чтобы встретить хищника наверняка, Афоня не знал. И вспомнил тут он одну историю.
Несколько лет назад жил в их селе парень по имени Проня. Полюбил он девушку Настю. Хотел жениться на ней, а родители выдали ее за другого. Долго страдал Проня, а потом ушел за три километра к глухому лесному озерку. Здесь разделся, привязал на шею камень, да и бросился в воду. На берегу так и осталась его одежонка. Долго искали люди утопленника, но не достали до дна озера, не нашли покойника. И люди решили озерко это назвать его именем.
Вот сюда-то и направился Баламут за медведем.
День выдался жаркий, душный. Надоедливая мошкара лезла в рот, глаза и нос. Лес как бы замер. Не шелохнулись листья, не кричали птицы.
«Дождь будет», — подумал Афоня, бесшумно, по-охотничьи, продвигаясь заросшей дорожкой к Пронину озеру.
Охотник обошел озерко. Оно было небольшое, метров тридцать в поперечнике. У берега виднелось множество следов разных птиц и зверей. В одном месте была чистинка, на которой отпечатались крупные медвежьи лапы. След — как от босой человеческой ноги, только много крупнее, шире и перед каждым пальцем дырка от когтя.
«Здесь надо сидеть. Сюда ходит», — решил Афоня. Он осмотрелся. Совсем рядом росла старая береза. Сходил, нарубил жердей и пихтовых веток. Метрах в четырех от земли устроил на березе полати-лабаз. Когда все было готово, поднял на полати ружье, топор, мешок и уселся ждать зверя.
«Только бы пришел, уж я его уважу!» — подбадривал себя охотник, расправляя усы. Сидеть было не скучно. Он не курил, а хлеб и квас в бурачке — под руками.
Скоро прибежали к озерку две лисицы. Полакали воды, почесались да опять — в лес. Прилетел табунок рябчиков да глухарь. Всем водичка-то нужна после жаркого дня! Глухарь не только напился, а еще и гладких камешков на берегу поклевал.
Стало смеркаться. В сторонке треснул сучок, второй… «Медведь?» — вздрогнул Баламут, сжимая берданку в руках. Но на чистинку вышел старый лось. Он шумно напился, бросился в воду, переплыл озерко. Выкупавшись, рогатый бык легко выскочил на берег, отряхнулся и ушел своей дорогой.