— Чтобы я вас больше поблизости не видел. Ясно?
Ясно. Все кончено. Fini. Однако она еще не готова сдаться.
— Боюсь, это невозможно. — Пайпер помолчала. — Пока не подействуют мои новые лекарства.
Ямочка на подбородке стала глубже, когда он сжал челюсти.
— Ваши действия незаконны.
— И такое унижение. Вы даже не представляете, насколько унизительно очутиться в таком положении. Нет ничего мучительнее, чем… безответная любовь.
Последние слова вышли вороньим карканьем, и Пайпер надеялась, что Грэхем примет это за признак обожания, потому что все в нем выводило ее из себя. Габариты, лощеный вид, но больше всего спесь, порожденная излишком людей, целующих его тугой зад просто потому, что Грэхем родился с даром от природы.
Он не выказал ни проблеска сочувствия.
— Если поймаю вас снова, позову копов.
— Я… я понимаю. — Она проиграла. С самого начала это была бесполезная тактика. Разве что… Пайпер кивнула ему, изображая фальшивое сострадание. — Я понимаю, как ужасно это должно быть для вас.
Он чуть отклонился назад на каблуках своих ковбойских сапог.
— Я бы так не сказал.
— Чепуха. — Может, она отыщет трещинку в его мужской броне. — Вам страшно, что я могу неожиданно выскочить на вас, когда вы гуляете по улице. Что я могу быть вооружена каким — нибудь гнусным пистолетом, которые вы, ненормальные американцы, таскаете повсюду, как жевательную резинку. — И как ее «глок» в багажнике машины. — Я никогда так не поступлю. Нет уж, увольте! Однако вы же этого точно не знаете. И как вы тогда себя защитите?
— Думаю, с вами я справлюсь, — сухо заметил Грэхем.
Пайпер умудрилась принять озадаченный вид.
— Если так, то чего вам беспокоиться о безвредной дурочке, вроде меня, изредка таскающейся за вами?
Он больше не казался расслабленным.
— Потому что мне это не нравится.
Пайпер попыталась выказать одновременно сочувствие и обожание.
— Как же вам страшно!
— Прекратите это то и дело твердить!
— Понимаю, ужасно затруднительное положение.
Его глаза заметали смертельные искры.
— Вовсе не затруднительное положение. Черт возьми, просто держитесь от меня подальше.
Пайпер продолжила врать.
— Ах, да, кажется, я упоминала, что это не так легко, — пока не «вставят» мои таблетки. Врач заверил меня, что ждать недолго. А пока ничего не могу поделать. Возможно, заключим компромисс?
— Никаких компромиссов.
— Самое большее — неделю. А между делом, если вычислите меня, то притворитесь, что меня нет. — Она показала, что отряхивает руки. — Вот так. И все дела.
Чуда не произошло. Грэхем не купился.
— Хочу напомнить насчет копов.
Пайпер заломила руки, надеясь, что жест не выглядит очень уж театральным.
— Я слышала отвратительные вещи о чикагских тюрьмах…
— Вам следовало раньше подумать, прежде чем приступать к этой затее с преследованием.
Может, сказалось напряжение бессонных ночей или скачок сахара в крови от всей потребленной паршивой пищи. А больше похоже на страх потерять все, ради чего она трудилась. Пайпер поникла головой, сняла очки и приложила костяшки пальцев к сухим щекам, будто собралась заплакать, чего тыщу лет не стала бы делать, неважно, какое горе бы ее ни постигло.
— Я не хочу в тюрьму, — всхлипнув, сказала она. — Мне даже штрафную квитанцию никогда не выписывали. — Ложь на настоящий момент, но она превосходный водитель, а ограничения на скорость на магистралях в этом городе просто идиотские. — Что там со мной будет, как считаете?
— Не знаю, да и мне наплевать.
Несмотря на бравурные слова, Пайпер уловила колебание и за него уцепилась.
— Ну ладно, вызывайте их хоть сейчас, поскольку неважно, как сильно ни стараюсь, я ничего не могу поделать с собой.
— Не стоит так говорить.
Неужели в его голосе сквозит легкое смущение? Она выдавила еще всхлип и потерла глаза.
— И врагу бы не пожелала страдания от такой любви.
— Это не любовь, — выговорил Грэхем с отвращением в голосе. — А сумасшествие.
— Вот и я говорю. Это абсурд. — Пайпер мазнула рукой под совершенно сухим носом. — Как можно полюбить кого — то с первого взгляда?
— Нельзя.
Пока ее не выставили, она не сдавалась.
— А вы не можете передумать? Только на неделю, пока новые таблетки не восстановят мою психику.
— Нет.
— Конечно, вы не можете. И я желаю вам всего самого наилучшего. Не смогу вынести саму мысль, что вы корчитесь от страха, боитесь покинуть свою квартиру, потому что боитесь встретить меня…