- Этого следовало ожидать, - сказал дядя Феофан. - Шила в мешке не утаишь. А теперь, Нестор, развяжи своему драгоценному дяде ноги, а руки оставь связанными. И поднимайся к нам.
Все это было произнесено вполне благодушным тоном. Но по тому, как они поступили с дядей Самсоном, я теперь видел, на что способны эти люди, и хотя они еще не объявили меня своим врагом, я понимал, что и надо мной нависла страшная опасность. Но я вынужден был беспрекословно повиноваться им. Я был в их власти. Не оставаться же в яме! Они либо силой вытащат меня из нее и накажут за непослушание, либо запрут меня там вместе с дядей Самсоном. На ватных ногах я поднялся по деревянным ступенькам наверх и остановился посреди кухни, ловя взгляд Полины, на которую только и была вся моя надежда. Она же стояла в проеме двери и смотрела на меня, так что ловить ее взгляд не было особой необходимости. Так могло показаться. Но в действительности она смотрела на меня как в пустоту. В эту минуту она увиделась мне еще большим лунатиком, чем был я сам.
- А теперь ты, Самсон, - насмешливым и злым шептанием бросил в яму новый приказ дядя Феофан, - не торопясь и не раздумывая явись нам во всей своей красе.
Я отвернулся от бездушной статуи, в которую превратилась Полина, и вместе с главным заводчиком зла, какими предстал теперь мне дядя Феофан, а также Кларой и Митей склонился над ямой, откуда начал свое мученическое восхождение дядя Самсон. Едва его большая взлохмаченная голова с застрявшими в волосах комьями грязи и пучками соломы выросла над полом, Клара со всего маху ударила его ногой в лицо. Дядя Самсон охнул, его голова, отскочив, ударилась затылком о противоположный край люка, а затем он с протяжным воем повалился на дно ямы, где провел, подозреваю, не один день и не одну ночь.
- Нет! - крикнул я. - Вы не должны так делать!
Дядя Феофан атлетически оттеснил меня в угол кухни и злобно заорал мне в лицо:
- Заткнись! Не лезь не в свое дело, или мы оторвем тебе голову.
Я выставил руки в успокоительном жесте, одновременно означавшем и мою капитуляцию. Дяде Самсону снова велели подниматься. Теперь ударил его Митя. Это повторилось не один раз, они по очереди сбрасывали его назад в яму, и мученик уже не выл, потеряв голос. Он просто шлепался на земляной пол, как тряпичная кукла. Дядя Феофан надрывал животик, глядя на это зрелище, а Полина продолжала спать на пороге кухне.
Наконец дядя Феофан решил, что пытку следует прервать, и в той скороговорке, с которой он обратился к Мите и Кларе, я расслышал такие слова: теперь он нам все расскажет. Дяде Самсону разрешили подняться в кухню. На его окровавленное лицо невозможно было смотреть без содрогания. Что мог сказать этот несчастный кусок мяса, на котором, как мне представлялось, не осталось живого места? Чего они вообще добивались от него?
Полина, очнувшись, над тазиком смыла кровь с лица дяди, поливая себе из глиняного кувшина. Обтерла его распухшее лицо полотенцем. Руки ему так и не развязали. У него был вид загнанного животного, он тяжело дышал, но на своих мучителей, как ни странно, смотрел без всякой ненависти, скорее с глубоким и скорбным сожалением, как мы смотрим на тех, чьи заблуждения зашли слишком далеко.
- Ты скажешь? - строго спросил у него дядя Феофан. - Или намерен и дальше упираться?
- Он не понимает, о чем речь, не в состоянии понять, что здесь происходит... - сказал дядя Самсон, кивая на меня.
- А он непременно должен понимать?
- Думаю, что да, - ответил дядя Самсон убежденно.
Дядя Феофан с изумлением уставился на меня, как если факт моего присутствия только теперь открылся ему и он тотчас заподозрил в нем какой-то глубоко скрытый смысл.
- Хорошо, - решил он, - расскажи ему.
Я вытянул шею, чтобы создать особую внимательность к дядиным разъяснениям и не пропустить из них ни буквы.
- Они хотят, - сказал он, кивая теперь на наших бесноватых родичей, чтобы я отдал им вещий череп.
Все посмотрели на меня, ожидая, какие выводы я сделаю из услышанного. Мне пришлось ответить как можно убедительнее.
- Я не очень-то верю в существование этого дурацкого черепа, но если он все-таки существует, так отдай его им, дядя.
- Ты так считаешь? - задумчиво спросил он.
- Могу ли я считать иначе? Ведь они все равно не оставят тебя в покое, будут бить тебя, держать в подвале, издеваться над тобой... Теперь-то мы видим, что это за люди, - заключил я и обвел присутствующих осуждающим взглядом.
- Так-то оно так, - подхватил дядя Самсон, почти соглашаясь, но еще полный сомнений, - ты верно рассудил. Но этот череп, он опасен, владеть им невозможно... Взять его в руки - все равно что открыть ящик Пандоры. Бед не оберешься... Такое мое мнение.
- Оставь свое мнение при себе! - взвизгнул дядя Феофан. - Тебе мнение, нам - череп! И мы без тебя разберемся, насколько он опасен!
- Не пудри нам мозги, дядя! - поддержал отца Митя.
Клара тоже не осталась в стороне от этой дикой, разнузданной критики, которой подверглась разумная осторожность дяди Самсона:
- Нашел дураков! Так мы и поверили тебе! Рассказывай свои сказки другим! Отдавай череп, а уж мы найдем на него управу!
- Отдай им этот проклятый череп, дядя, - сказал я, - пусть подавятся им.
Лишь тупой фанатик продолжал бы упорствовать в подобной обстановке, а дядя Самсон был широким и свободомыслящим человеком. Не понимаю только, почему он не отдал пресловутый череп по первому требованию и довел дело до избиений и ямы. Со стороны могло представиться, что моя подсказка надоумила его сдаться, а в противном случае сидеть бы ему и дальше в сырости и мраке. Но у меня на счет происходящего были свои соображения.
Как бы то ни было, дядя Самсон сказал, что попытается передать череп этим глупцам, вздумавшим навлечь на себя небывалые беды, и велел развязать ему руки. Когда это было исполнено, мы расселись в большой комнате вокруг стола. Довольно странная подобралась компания. Дядя Феофан и Митя были в полосатых пижамах, а Полина и Клара в розовых ночных рубашках с какими-то лямками, бантиками и намеками на кружева. У давно не чищенного дяди Самсона нос смахивал на подгнившую грушу. Он встал и, подняв руку, призвал всех к вниманию.