дома, где в то время жила, вспомнила, как с ней играли пришедшие в гости бабушка и дедушка, вспомнила, как старший брат щипал ее, когда она— спеленатая — беспомощно лежала в кроватке.
Память интимно связана с болью. Забываются те воспоминания, которые являются слишком болезненными для включения в сознание. По этой причине у невротика имеют место неполные воспоминания о критически важных моментах жизни.
Вот примеры некоторых сеансов, на которых пациенты переживали первичные сцены. Сцена первая: тридцати пятилетняя женщина, школьная учительница вспоминает сцену, приходя во все большее смятение: «Они везут ее по прихожей. В доме темно. Ее укладывают в кровать. Она остается одна. Ей страшно… О! (Она складывается пополам, словно от сильной боли в животе) Боже мой! Меня уложили в кровать натри года. Я не вынесу этого. Я не вынесу этого!».
Эта сцена вспомнилась пациентке на четвертом месяце терапии. В тот день она была очень расстроена, но сама не знала, почему. Когда она начала рассказывать и чувствовать, то ее беспокойство стало нарастать, она начала говорить о себе в третьем лице: «Они везут ее по прихожей». Внезапно она сгибается от боли и переходит от третьего лица «ее» к первому лицу — «я», это знаменует переход от расщепленного сознания к сознанию целостному. Сказав: «Я не вынесу этого!» она начала кричать и корчиться от первичной боли. В тот день, о котором она рассказывала, этой женщине был поставлен диагноз ревматического порока сердца, и в возрасте пяти лет ее уложили в постель, в которой она провела следующие три года. Это было переживанием такой безнадежности и обреченности, что только вытеснение ее из сознания сделало чувство переносимым. С тех пор она рассматривала свою жизнь с той точки зрения, что ее прожили два совершенно разных человека. То, что она говорила можно было выразить по другому: «Это случилось не со мной; это случилось с ней».
(Как уже было сказано выше, не каждая первичная сцена происходит при непосредственном участии родителей. Но если у ребенка любящие и добрые родители, то независимо от силы травмы, расщепление не возникает. Я помню, как одна жен
щина рассказывала о том, как во время войны на детский приют на югославско–итальянской границе, где она жила, сыпались бомбы. Основным чувством до настоящего момента оставалось: «Мама, я боюсь. Где ты? Приди, защити меня!» Она обсуждала со мной этот пункт после сеанса первичной терапии и сказала, что война ошеломила ее, потому что рядом не было никого, кто мог бы объяснить, что это такое, никто не мог прикрыть ее собой и она чувствовала себя совершенно незащищенной. Она не смогла выдержать этого раннего стресса, выпавшего на ее долю на заре жизни.)
Сцена, описанная женщиной, страдавшей ревматизмом, до сеансов была для нее лишь смутным воспоминанием. Были воспоминания о пролитом в кровать молоке, о книжках с цветными картинками, но ничего более существенного: боль осталась в глубинах памяти, унеся с собой память и погрузив ее в глубины подсознательного. Пережив первичную сцену, она сообщила, что явственно ощущает мышцы ног и кости стоп. Внезапно до нее дошло, почему она всю жизнь избегала физических нагрузок. В ней были притуплены не! только сознательные желания; даже сами конечности — на инстинктивном уровне — были лишены естественного стремления к движению, бегу и играм.
Для того, чтобы воспроизвести эти воспоминания, потребовалось четыре месяца психотерапии. Когда же это случилось, воспроизведение было практически автоматическим, словно организм подготовился принять еще более сильную боль и противостоять ей, сохранив цельность и единство сознания. Воспоминания прошли обратный путь с момента своего зарождения. Сначала возникло воспоминание о расщеплении сознания, когда пациентка описывала «ее» и рассказывала, что случилось с «ней». Потом вспомнились отрывочные и фрагментарные сцены: коляска в холле, перенос в кровать и т. д. Накопление этих разрозненных припоминаний было подобно слиянию, они склеивались одно с другим до тех пор, пока не превратились в единое целое, не вызвали в памяти тот единственный и неповторимый момент расщепления на «она» и «я», которые вновь соединились в одну нераздельную личность.
Сцена вторая. Двадцатитрехлетняя женщина вспоминает это натретьей неделе первичной психотерапии: «Мне было семь лет. Меня взяли в больницу навестить маму. Я явственно вижу синий халат и белые тугие простыни. Я вижу ее вьющиеся не расчесанные волосы. Я сижу на краю кровати… не знаю. Это все, что я могу вспомнить». Я настаиваю на том, что она должна глубже прочувствовать сцену. Вглядеться в нее. Женщина продолжает: «Думаю, что я сижу рядом с мамой. Я смотрю на нее… О! Ее глаза! Ее глаза! Она не узнает меня. Она безумна. Моя мама сошла с ума!»