Он велел мне снова лечь и перестать волноваться, так как с этим вопросом мы разберемся по–другому. Он попросил рассказать ему о моей жизни. Я рассказал, как влюбился в Бетти, рассказал о своих отношениях с Луизой и о моем браке с Филлис. Он обратился к теме более старших женщин и стал расспрашивать меня о Вай. В конце рассказа о Бетти, когда я подошел к самой болезненной части, мне захотелось в туалет. Желание помочиться нарастало, пока я рассказывал об этой женщине. Я сказал об этом Арту. Он велел мне просто прочувствовать это и не двигать ни единым мускулом. До этого мои руки уснули, когда я, лежа на полу, раскинул их в стороны. Он спросил, не чувствую ли я, что они слишком длинные. Я ответил: «Нет, просто они уснули еще сегодня утром. Я и сам не знаю, что с ними делать». Он снова велел мне не двигаться и прислушиваться к моим ощущениям, чтобы почувствовать, что происходит. Так я и лежал. Вскоре я начал чувствовать переполнение в кишках. Меня просто раздувало, толкало вверх. Потом я стал шлепать руками и ногами по полу и вертеть головой из стороны в сторону, так сильно нарастало во мне внутреннее напряжение. Я был ребенком и лежал в своей кроватке. Я отчетливо и ясно это чувствовал. Я напрягал руки, как напрягает ручки плачущий ребенок. Рот у меня высох, словно я пытался что‑то высосать из пустой бутылки. Я ничего не говорил и не плакал. Я просто отчаянно колотил по полу руками и ногами и хватал ртом воздух. Наконец, я так устал, что выдохся и затих. Потом, сознательно и медленно я повторил все эти движения, вытянул трубочкой губы и протянул вперед руки, словно для того, чтобы удостовериться, что я помню, как они выглядят.
Выходя из первичного состояния, я пребывал в каком‑то тумане, не совсем понимая, как все это происходило. Но, похоже, получилось примерно следующее — Арт спросил: «Тебе никогда не разрешали его трогать, так?» Я схватился за член и сказал: «Нет, меня всегда за это били по рукам». Потом я воспроизвел это, ударив себя по руке и рассказав Арту, как это
обычно происходило. «Тебе не разрешалось иметь член, не так ли?» «Нет». Я сел и потер член. Потом встал, подошел к зеркалу, спустил штаны и взял член в руки и сказал маме и папе, что все нормально. Потом я сказал Арту, что у меня был член, но тайно от всех, только тогда, когда я мастурбировал, но я хотел, чтобы член стал неотъемлемой частью всей моей жизни. «Но ты знал, что он есть?» — спросил он. «Нуда, я и правда это знал! И именно поэтому они так боялись. Они знали, что я знаю и поэтому так быстренько заставляли меня засунуть мои мысли подальше». «И ты стал добрым маленьким гомосеком», — добавил он. «Да».
Какое чудесное чувство я испытал, когда тер свой член и говорил пале и маме, что все нормально. «Я искал чувство в философии, религии, работе и еще Бог знает где, а нашел его в собственном члене. Вы — чудо, Арт. Это бесподобно!»
Придя домой, я провел большую часть дня потирая член и говоря маме и папе, что у меня все в порядке. Выйдя из кабинета Арта, я встретил в коридоре пожилого, по виду, весьма преуспевающего мужчину. Первым моим ощущением было старое чувство пассивности, неловкости и внутреннего стыда, которое всегда охватывало меня при виде незнакомого человека, который выглядел более важным, чем я. Потом я почувствовал, что и у меня есть член, и что со мной все в порядке, и все мое отношение к этому человеку изменилось. Я почувствовал себя свободным, раскрепощенным, уверенным в себе и открытым по отношению к нему. Такого чувства я никогда прежде не испытывал. Как это прекрасно! Такое же чувство охватило меня, когда в супермаркете мимо меня прошло несколько женщин.
У меня нет больше моего старого прошлого. Я должен вернуться назад и перестроить все мое старое прошлое, чтобы привести его в согласие с тем, чему я только что научился. Мне надо сделать это, чтобы восстановить непрерывность моей жизни. Без восстановления непрерывности я не смогу как следует измениться.
В моем излечении мне все больше и больше хочется выразить себя, не пользуясь корректными логическими построениями и упорядоченными языковыми моделями, полными предложениями, согласованием их с предложениями предыдущи
ми. Я и так совершенно испортился, стараясь что‑то почувствовать и, одновременно, дублируя переживание в мыслительные модели и лингвистические структуры.
Вторник
Сегодня Арт попытался заставить меня расплакаться, как плачут маленькие дети. У меня ничего не получилось. Я немного поплакал, но потом это чувство ушло. Я дергался на полу без малого три с половиной часа. Я пытался вернуться назад, в детство, описавшись. Ничего. Это был тупик. Ловушка. Если я описаюсь, то не смогу плакать, потому что выписаю все мои чувства. Если бы я кричал, то расслабил бы мускулы живота, и все бы опять‑таки ушло.