В Лукунге, одном из постов американской баптистской миссии, из реки вылез огромный крокодил, чтобы под покровом ночи напасть на свиней. Свинья учуяла запах крокодила и подняла такой оглушительный визг, что миссионер Ингхэм поднялся с постели и выстрелом из ружья убил крокодила. Наутро он распорол ему брюхо и нашел в желудке два кольца, которые носят на лодыжке. Туземцы тут же признали, что кольца принадлежали женщинам, которые в разное время пропали, отправившись к реке за водой. Я прибыл на этот пост несколько дней спустя, и один из моих рабочих, родом из Конго, который сопровождал меня, упорно твердил, что крокодил не сожрал женщин. Он утверждал, что крокодилы этого никогда не делают. «Ну а как же кольца? Разве это не вещественное доказательство того, что на этот раз крокодил сожрал женщин?» — «Нет, он схватил их и потащил к колдуну, орудием которого был. Что же касается колец, то, видимо, ему пришла в голову мысль взять их себе в качестве платы». Что же поделаешь, — добавляет Бентли, — с такими одержимыми дьяволом мозгами?»[46]
Бентли негодует по поводу того, что он считает неслыханным упрямством в отрицании очевидного, но ведь речь-то идет совершенно о другом. Это всего-навсего отдельный случай той «непроницаемости для опыта», которая характерна для менталитета первобытных людей, когда коллективные представления уже заранее овладевают их сознанием. Согласно этим представлениям, в которых роль вторичных, естественных причин считается несущественной, а истинная причина имеет мистический характер, крокодил, совершающий необычное действие и пожирающий человека, не может быть обычным животным: он обязательно орудие колдуна или же сам колдун.
«И столь сильно суеверие этих несчастных, что, когда случается подобное несчастье, они принимаются за колдунов. Упрямые в своем безрассудстве, они даже не желают дать себе труд оградить тот участок реки, где без конца купаются их жены и дети и где они становятся добычей этого ужасного тирана вод»[47]. В верховьях Замбези «говорят, что есть знахари, применяющие крокодилье снадобье. Если кто-то украл быка у одного из таких знахарей, он отправляется к реке и, подойдя к ней, говорит: «Крокодил, иди сюда! Поймай-ка мне того, кто украл моих быков». Крокодил слышит. Когда наступает утро, этот человек узнает, что крокодил кого-то убил в реке, и он говорит: “это был вор”»[48].
Отныне каждый новый случай не только не колеблет убеждения туземца, но напротив, служит ему новым доказательством. Он станет искать колдуна, найдет его и покарает, а упреки европейца покажутся ему еще более абсурдными, чем всегда. «Крокодил утащил двух человек. Туземцы же считают, что у крокодилов нет привычки таскать людей. Следовательно, эти двое сами были колдунами-крокодилами, а виновником колдовства был вождь, глава округа. Он, естественно, утверждал, что невиновен, однако его заставили выпить испытательный яд, чтобы доказать это, а каналья «доктор» приготовил роковую дозу… Мы ничего не могли поделать»[49].
Очень похожие коллективные представления были отмечены на Новой Гвинее на острове Вудларк. «Маудега, жена Аветау, жившая в Муруа, побывала в соседней деревне Набудау и, возвращаясь домой, взяла с собой дочь Бойамая, вождя Набудау. К несчастью, ребенка утащил крокодил, и Бойамай вместе с сыном и другими мужчинами своей деревни отомстил тем, что убил Маудегу и троих ее родственников… На суде сын заявил следующее: «Верно, что мы убили этих людей… Маудега увела мою сестру в свою деревню; пока она находилась у нас, она заколдовала аллигатора, велела ему выйти из воды, утащить и съесть мою сестру»[50]. Членам семьи жертвы мысль о несчастном случае даже не пришла в голову. Крокодил мог быть только инструментом, орудием. Далее Мюррей сообщает, что «крокодилы представляют большую опасность для бежавших из тюрьмы и что на побережье залива Папуа постепенно распространяется верование, будто крокодилы являются союзниками администрации. Это поверье основано на том, что один из бежавших заключенных, перебираясь через реку, был сильно покалечен этим животным… Однако не все крокодилы состоят на службе у властей. Значительное большинство их остается верными колдунам и не нападают на человека, если только им не прикажет этого колдун. Мне пришлось однажды переправляться через реку, в которой, как говорили, было полно крокодилов, и я спросил у сопровождавшего меня старика-туземца, не боится ли он. «Нет, — ответил он мне. — Крокодил никогда не тронет тебя, если только кто-нибудь не сделал против тебя пури-пури (то есть не заколдовал тебя). Но если кто-то это сделал — ты пропал в любом случае: тем или иным способом он доберется до тебя; если не с помощью крокодила, то уж как-нибудь иначе. Так что на самом деле крокодилы большого значения не имеют»[51]. Опасность кроется где-то в другом месте. Самого же крокодила бояться нечего: если он и нападет, то потому лишь, что этот человек был ему «отдан».
48
E. Jacottet. Etudes sur les langues du Haut Zambèze, III, Textes Louyi. p. 170. Publications de l’école des Lettres d’Alger, 1901, XVI.