Чтобы не продолжать далее это перечисление, отметим, что и баннары Лаоса составили себе о письме точно такое же представление. «Как! — говорят они миссионеру. — Ты слышишь ее (книгу)! А ведь мы не улавливаем ни единого звука ее голоса!» Затем они расспрашивают нас о будущем, убежденные в том, что нет ничего неизвестного для того, у кого есть знание laboor (бумаги)… Некоторые спрашивали об исходе какой-то войны, другие хотели узнать, долго ли еще осталось им жить. Мы смогли бы зарабатывать себе на жизнь, занимаясь гаданием. Сколько ни отвечали мы всем, что бумага не может дать знания такого рода вещей, мы слышали, как спрашивающие, уходя, переговаривались между собой: “Они отлично это знают, но не хотят об этом говорить”»[70].
Как огнестрельное оружие, так и письмо, книги, другие предметы, принесенные европейцами, изделия их промышленности, какими бы удивительными они ни были, находят, тем не менее, в первобытном менталитете заранее готовое объяснение. Белые — великие колдуны: что же удивительного, что они добиваются тех результатов, которых желают? Что же касается результатов, то они, по мнению туземцев, не зависят от того, что мы назвали бы их необходимыми и достаточными условиями, или уж во всяком случае они зависят от этих условий в весьма малой степени. Настоящей, действенной их причиной всегда является магическая сила белых. Даже когда туземцы совершенно не понимают того, о чем идет речь, оно все равно интерпретируется ими в этом же духе.
Так, «эскимосы ангмагсалик приписывали нашим антропологическим измерениям сверхъестественную силу, хотя я ничего не сделал, чтобы дать основание для такого представления. Теми, кто особенно держался этого суеверия, оказывались старики или люди, страдавшие от какой-либо болезни. Один человек, когда я закончил его обмерять, воскликнул: «Ну вот, будем надеяться, что теперь руке станет легче!» У него уже очень давно не сгибалась рука, и он испытывал боли в суставах»[71].
Такое же объяснение, но с еще большим основанием, дают, когда речь идет о результатах, которых туземцы сами желали бы добиться. «Козы при миссии чувствовали себя прекрасно, и господина Бьюкенена осаждали просьбами: окрестные вожди решительно желали получить от него «лекарство», которое заставляет коз плодиться»[72]. Неподалеку отсюда, в другом районе Экваториальной Африки «у меня неоднократно просили средства для придания пыла собакам. Легко заметить, что европейские собаки были сильнее и лучше лаяли, чем эти жалкие собаки, бродящие в туземных деревнях». Туземцы не замечают, что европейских собак лучше кормят; по крайней мере, если они, возможно, и видят это, то все равно не помышляют о том, чтобы соединить этот факт как причину с бодростью собак как следствием; они заранее убеждены, что хорошее состояние собак объясняется действием лекарства, которое есть у белых. «В Тезо, — продолжает тот же миссионер, — верили также, что у нас есть лекарство делать детей белыми. Это проявилось однажды, когда жена одного вождя выразила сильное удивление, увидев, что у нашего маленького мальчика уже в таком раннем возрасте была белая кожа (ему было шесть месяцев). Она всегда думала, что европейцы рождаются чернокожими, как и все дети, которых она видела, а белыми становятся позже, благодаря постоянному употреблению сильнодействующего лекарства»[73].
И это — не какая-то индивидуальная странность. В Того «когда рождается европейский ребенок, то для многих людей непостижимо, что он — не африканец, поскольку он ведь родился в данной местности. Априори признают, что влияние страны более сильное, чем влияние наследственности»[74]. У басуто «я привел в столицу первого рожденного в этой стране белого малыша… Матери поспешили принести своих собственных грудных малышей, чтобы сравнить их с нашим и спросить у нас, каким способом мы поддерживаем отличное здоровье, которое он явно демонстрировал»[75]. Способ — это значит «лекарство»; без всякого сомнения, речь идет о чарах или магическом средстве.
Обычно в обществах очень низкого уровня развития в силу того, что белые сами по себе не похожи на других людей, туземцы не очень хорошо знают, что и думать об их детях. Для них неожиданно то, что, оказывается, у белых вообще бывают дети. На острове Ниас «они так до тех пор и считали, что дети белого господина, туана, не могут умереть… У них было также представление, что дети туана должны избежать смерти, по крайней мере уже по той причине, что у него было столько «лекарств»[76]. В германской Новой Гвинее «ничего из того, что туземцу удалось до сих пор узнать благодаря контактам с европейцами, не вызывало у него такого удивления, как маленькие белые дети. Причина этого, возможно, кроется в том, что долгое время папуас считал, будто белые чужеземцы — это не настоящие люди, а что-то вроде духов, которые, не будучи рождены, упали с неба там, позади горизонта или вышли из земли»[77].
71
G. Holm. An ethnological sketch of the Angmagsalik Eskimo. Цит. по: W. Thaebitzer. Meddelelser om Groenland, XXXIX. p. 86.