Ни на теле больного, ни на трупе после его смерти нет ни малейшего следа этого надреза, однако австралийцы не видят в этом основания сомневаться, что он был. Какое же нужно здесь еще доказательство, кроме самой смерти? Разве случилась бы эта смерть, если бы кто-то не срезал с почек жир? Впрочем, верование это не несет в себе никакой идеи о присущей этому жиру физиологической роли. Речь идет лишь о мистическом действии, которое осуществляется с помощью воздействия на орган, являющийся объектом этого действия.
В.Э. Рот, которого цитирует Томас Петри, пишет о том же: «В первые годы европейской колонизации в округе Брисбен почти все болезни, хвори и недомогания приписывались воздействию кристалла кварца, которым обладал какой-нибудь знахарь (туррван). Этот кристалл давал его обладателю сверхъестественное могущество. Дух туррвана заставлял этот кристалл входить в тело жертвы, и ее мог вылечить только другой знахарь, который извлекал кристалл путем высасывания. Таким образом, знахарь мог на расстоянии наслать на кого-нибудь болезнь и, так сказать, обречь его»[7]. «В окрестностях залива Принцессы Шарлотты все серьезные болезни — от малярии до сифилиса — приписывают действию некоего талисмана, представляющего собой заостренный кусок берцовой кости человека, закрепленный воском на тростниковом копье. Туземцы верят, что если бросить это копье в направлении намеченной жертвы, то древко останется в руках колдуна, а кость пронесется по воздуху, проникнет в тело жертвы (рана при этом тут же затягивается, не оставляя шрама) и таким образом вызовет болезнь»[8].
И вообще, когда умирает человек, это означает, что он был обречен (doomed) колдуном. «Жертва, чья участь решена, может, как обычно, отправиться на охоту; внезапно человек чувствует что-то у ступни или голени и видит, что его укусила змея. Странно, но эта особого рода змея моментально исчезает. Само же ее исчезновение дает туземцу понять, что некий враг заколдовал его и смерть его неизбежна. Действительно, он и не помышляет о лечении. Он теряет присутствие духа и ложится, чтобы умереть»[9]. Таким образом, человека можно «обречь» на то, чтобы его поразила молния, убило упавшее дерево, ранила вонзившаяся в ногу колючка, заразила отвратительная болезнь, пронзило копье. Не нужно обвинять змею, молнию, копье и т. д. в том, что произошло. Они лишь как бы завершают акт обречения, который может быть совершен живыми людьми, при содействии духов мертвых или без такого содействия…» Враги — это либо покойники, либо духи природы»[10].
О том же сообщают Спенсер и Гиллен: «Все болезни без исключения, от самых легких до наиболее тяжелых, приписываются вредоносному влиянию врага, имеющего обличье либо человека, либо духа»[11]. «Они могут себе представить, — говорит Хауитт, — смерть в результате несчастного случая, хотя почти всегда они приписывают результат того, что мы назвали бы несчастным случаем, действию вредоносной магии. Им хорошо знакома насильственная смерть, но даже когда она происходит у них на глазах, они, то есть люди обитающих в окрестностях Мэриборо (Квинсленд) племен, считают, что если воин убит ударом копья в одном из их ритуальных сражений, то это случилось потому, что он под воздействием вредоносной магии кого-то из своих же соплеменников потерял свою ловкость, необходимую, чтобы парировать или увернуться от удара копья. Я сомневаюсь, однако, чтобы где-нибудь в Австралии туземцы в своем изначальном состоянии предполагали, будто смерть возможна просто вследствие болезни. Совершенно определенно, что у курнаи такого представления нет»[12]. «Если человек убит в сражении или умер от ран, люди полагают, что он был заколдован»[13]. «Хотя часто случается, что людей нариньери кусают ядовитые змеи, у них нет против укусов никакого лекарства. Их суеверие заставляет считать эти несчастные случаи результатом колдовства»[14].
Такое предрасположение ума свойственно не только австралийским племенам. В очень похожих формах оно встречается в самых удаленных друг от друга низших обществах. В этих коллективных представлениях меняются только оккультные силы, которым приписывают болезни или смерть: виновником оказывается то колдун, то дух покойника, то силы, более или менее определенные или индивидуальные: от представляемых в самом смутном виде до вполне определенного обожествления такой, к примеру, болезни, как оспа. Что остается похожим и, можно было бы сказать, одинаковым, так это предассоциация между болезнью и смертью, с одной стороны, и невидимой силой — с другой, а отсюда и то незначительное внимание, которое уделяется тому, что мы называем естественными причинами, даже тогда, когда они просто бросаются в глаза.
7
W. T. Roth. Superstition, magic and medicine // North Queensland Ethnography. Bulletin 5. N 121. p. 30.