…Вы ведь помните мой матч с Нэтом Поуэрсом. Я не выбивал его «нокаутом». У меня зародились кое-какие подозрения. Поэтому шайка сговорилась с ним за моей спиной. Я ничего об этом не знал. Я собирался продолжить борьбу раундов до восемнадцати. Тот удар на шестнадцатом раунде не мог сбить его с ног. Но он разыграл всю сцену так, словно получил настоящий «нокаут» — и провел всех нас.
— А как обстоят дела сегодня? — спросил чей-то голос. — Сегодня исход борьбы тоже предрешен заранее?
— Да, предрешен, — отвечал Глэндон. — На какой раунд ставит синдикат? Кэннем продержится до четырнадцатого раунда, не правда ли?
Послышался рев и крики. Глэндон в последний раз поднял руку, требуя тишины.
— Я почти кончил. Но я хочу сказать вам еще одно. Синдикат сегодня сядет на мель. На этот раз это будет честный бой. Том Кэннем не продержится до четырнадцатого раунда. Он не продержится и до конца первого.
Кэннем, сидевший в своем углу, вскочил на ноги и, в бешенстве, вскричал:
— Вы не можете это сделать. Не существует на свете человека, который может выбить меня с первого раунда!
Не обращая на него ни малейшего внимания, Глэндон продолжал:
— Всего один раз в жизни я дал удар со всей силой. Вы его видели минуту назад, когда я расправился с Хэнфордом. Сегодня же я во второй раз пущу в ход свою силу — это случится, если только Кэннем не выпрыгнет сейчас за канат и не удерет отсюда. А теперь я готов.
Он отошел в свой угол и протянул руки, чтобы ему надели перчатки. В противоположном углу бесновался Кэннем, и его секунданты тщетно пытались его успокоить. В конце концов Билли Моргану удалось сделать последнее заявление:
— Матч будет продолжаться не больше сорока пяти раундов, — прокричал он, — по правилам маркиза Куинсберри. Пусть побеждает достойнейший! Начинайте!
Прозвучал гонг. Оба боксера выступили вперед. Глэндон протянул правую руку для обычного приветствия, но Кэннем, яростно качнув головой, отказался ее пожать. К общему удивлению, он не бросился на Глэндона. Как он ни был зол, но дрался он осторожно; его затронутая гордость вынуждала его направить все усилия на то, чтобы продержаться до конца раунда. Он нанес противнику несколько ударов, но выпады его были весьма сдержанны, и он ни на секунду не забывал о защите. Глэндон гонял его по арене и безжалостно преследовал, притоптывая при этом левой ногой. Пока он не делал крупных выпадов и не пытался их делать. Он даже опустил руки вдоль бедер и, не защищаясь, преследовал противника, как бы вызывая его на бой. Кэннем недоверчиво усмехнулся, но отказался использовать представившуюся возможность выпада.
Прошло две минуты, и затем Глэндон весь преобразился. Каждым мускулом, каждой черточкой лица он предупреждал, что решительный момент наступил. Это была игра, и он прекрасно сыграл ее. Казалось, он весь превратился в сталь — твердую, безжалостную сталь. Это превращение оказало свое действие на Кэннема, и он удвоил осторожность. Глэндон быстро загнал его в угол и задержал его там. Он все еще не наносил ударов и не пытался их наносить; недоумение и ожидание начинали угнетать Кэннема. Он тщетно старался выбраться из угла, но не мог никак решиться броситься на противника, пытаясь выиграть у него передышку.
Теперь оно началось! — быстрая смена простых финт — как бы мускульных вспышек. Кэннем был ослеплен. Ослеплена была и публика. В зале не нашлось бы и двух зрителей, которые впоследствии могли столковаться о том, что, собственно, произошло. Кэннем уклонился от одной финты и в тот же момент поднял руку, защищавшую лицо, чтобы принять ею финту, направленную в челюсть. Одновременно он попытался переменить и положение ног. Сидевшие у самой арены клялись, что своими глазами видели, как Глэндон направил свой удар от правого бедра и, словно тигр, бросился на противника, чтобы усилить удар всем весом своего тела. Как бы там ни было, удар пришелся Кэннему по подбородку в тот момент, когда он менял свою позицию. Подобно Хэнфорду, он потерял сознание, взлетел на воздух, ударился о канат и через него свалился на головы репортеров.
О том, что произошло в «Арене у Золотых Ворот» после, газетные статьи дать своим читателям не могли и приблизительного представления. Полиции пришлось очистить арену, но она была не в состоянии спасти зал. Это не было похоже на бунт. Это была какая-то оргия. Ни одно сиденье не уцелело. По всей огромной зале зрители соединенными усилиями выворачивали балки и столбы, переворачивая все вверх дном. Призовым боксерам пришлось искать защиты у полиции, но полиции было недостаточно для того, чтобы в безопасности вывести их за пределы здания, и боксерам, импресарио и распорядителям пришлось немало пострадать в толпе. Пощадили лишь одного Джима Хэнфорда. Его чудовищно вспухшая челюсть заслужила ему эту милость. Выгнанная в конце концов на улицу, толпа набросилась на новенький, стоивший семь тысяч долларов, автомобиль, принадлежащий известному организатору призовых состязаний, и разнесла его в щепки, превратив все металлические части в железный лом.