Я человек далеко не робкого десятка, но сейчас я испугался. От этого сумасшедшего можно было ожидать всего. Я нисколько не сомневался, что если я поведу себя не так, как ему нужно, он не задумываясь размозжит мне череп. Я не хотел бы, чтобы он выстрелил мне в глаз. Особенно — в левый.
Словно прочитав мои мысли, он криво усмехнулся и перевел прицел на мой правый глаз. Это тоже было весьма неприятно, хотя прежде мне казалось, что выстрел в правый глаз будет менее неприятен.
— Не могли бы вы целиться в лоб? — попросил я.
Он задумался на несколько мгновений, поводил глазами, пожевал губами и с неохотой перевел ствол чуть выше и левее, так, чтобы черное око пистолета смотрело мне точно в середину лба, над переносицей.
— Так лучше? — спросил он.
— Да, благодарю вас, — кивнул я.
Говорить больше было не о чем. Нет, тем для беседы сейчас нашлось бы немало, я думаю, но я был слишком занят мыслями о том, как успокоить безумца.
Прошло две или три минуты. А может быть и все пять. Я заметил, что ему уже тяжело стоять вот так, с вытянутыми руками. Руки его едва заметно, но начали подрагивать, что я сразу заметил по мелким движениям ствола пистолета.
Еще через пару минут он почувствовал, наверное, что больше не в силах сохранять принятую позу.
— Черт, руки устали! — поделился он со мной.
Если раньше он говорил дурацким полудетским голосом, то сейчас, похоже, — своим естественным. Голос у него был довольно низкий, ломкий.
— Надо что-то делать, — добавил он.
— Да, — согласился я. — Пауза как-то затянулась.
— Ну тогда я стреляю? — спросил он моего совета.
— Кхм… — я прочистил горло, которое вдруг обложило. — Может быть… э-э-э… кофе?
— Кофе? — засомневался он.
Он задумался на минуту, потом покачал головой.
— По дороге к тебе я зашел в кафе напротив. Выпил две чашки кофе с корицей, съел кусок сырного пирога и пирожное. Пирожное было так себе, но кофе — довольно безобразный. Ты ходишь в это кафе?
— Нет, — покачал я головой — я вообще не хожу в кафе.
— А, ну и правильно… — кивнул он и вздохнул.
Прошла еще минута.
— Ну ладно, давай прощаться, Арчи.
Он шевельнул пальцем. Сухо щелкнул взводимый курок.
«Какая глупая смерть! — мелькнуло в моей голове. — Надо же, быть убитым каким-то придурковатым арлекином, у себя дома, не докурив первой утренней сигары! Глупо. Но что делать?..»
Лицо его скривилось. Я понял, что он готовится нажать на спусковой крючок. Очень не хотелось закрывать глаза, выказывать слабость или страх, но инстинкт оказался сильнее — глаза мои закрылись непроизвольно в предчувствии выстрела и смерти.
Раздался щелчок. Хлопок. Странный писк. В мой лоб что-то мягко шлепнуло, уперлось, надавило.
— Падай, ты убит! — воскликнул паяц снова идиотским стеклянным голосом.
Я открыл глаза. Из ствола пистолета торчал надувшийся воздушный шарик, упиравшийся в мой лоб.
Клоун захихикал, ткнул в шарик ногтем, чем породил громкий хлопок, навесом бросил пистолет в аквариум, распугав этим рыбок, потом вольготно развалился в моем кресле, забросив ноги на стол. Достал из коробки сигару, некрасиво отгрыз кончик, отчего мне сразу стало грустно, и принялся раскуривать. Покончив с этим занятием, он бросил спичку следом за пистолетом, блаженно и глубоко затянулся, шумно выпустил воздух.
— Хорошая сигара, — похвалил он. — У Йольсена берешь?
— Троттер и братья, — ответил я.
Он дернул бровью, с видом знатока покачал головой, помахивая сигарой перед своим дурацким носом, наслаждаясь ароматом.
Клоун сидел и с удовольствием курил. Я стоял перед ним. Так продолжалось минут десять, не меньше.
В жизни у меня не было ни более глупого дня, ни более дурацкой ситуации. В моем кабинете, в этом храме философской мысли, по всему полу было насыпано конфетти, в камине давно уже догорели и Дюма и моя почта, в аквариуме плавали пластмассовый игрушечный пистолет и спичка. Через минуту к ним присоединился и окурок сигары. Сам же я, еще не просохший, стоял и смотрел на какого-то непонятного клоуна, ожидая, когда он выкурит мою сигару.
— Как чувствуешь себя в пятьдесят, Арчи? — неожиданно спросил паяц.
Голос его вновь стал обычным — серьезный, задумчивый, немного усталый.
Только тут до меня дошло.
А ведь действительно, ведь у меня же сегодня юбилей! Черт, хороший же подарок сделала мне жена!.. Может быть, и этого клоуна тоже она для меня заказала?
— Я продолжаю ничего не понимать в происходящем, — проговорил я вслух. — Кто вы? Что вам здесь нужно? Откуда вы знаете про мой день рождения?
Вместо ответа он поднялся с кресла, прихватив какую-то вещь со стола. Подошел ко мне. В его руках что-то прошуршало, а потом на мое лицо легла бумага. На затылке щелкнула резинка, припечатывая маску, — конечно, это была маска из хлопушки, — к моему лицу. Потом передо своими глазами, сквозь прорези в бумаге, я увидел знакомое маленькое зеркальце. Арлекин крутил им у моего лица, вопросительно подняв брови до тех пор, пока я кивком не подтвердил, что вижу свое отражение.
В зеркале передо мной маячила маска… меня. Да, это несомненно было мое лицо. Вернее, это было не то мое лицо, которое я каждый день видел в зеркале. Мой портрет, изображенный на маске, был моложе меня лет на пятнадцать как минимум.
Клоун несколько минут любовался изображением, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, отойдя на пару шагов и снова приблизившись, и даже зачем-то обойдя вокруг меня.
— Отлично! Вот в этом лице ты и пойдешь туда, — произнес он непонятную фразу.
— Вообще-то, я никуда не собирался, — возразил я.
— Надеюсь, собраться — это не очень долго?
— Э-э-э, как бы вам сказать, дело в том, что я не намерен никуда идти.
— Но нас ждут, Арчи! Ты не можешь подвести того, кто тебя ждет!
— Ничего не понимаю, — устало произнес я, поднимая руку, чтобы сорвать эту дурацкую маску с лица.
Но арлекин не позволил мне сделать этого. Он схватил мое запястье и сжал его так крепко, что кисть враз онемела. Он, оказывается, обладал недюжинной силой.
— Собирайся, Арчи, — произнес он спокойно, но голосом, не допускающим возражений, — собирайся, дружище.
— Не бери с собой многого, — добавил он через минуту, отойдя к аквариуму и наблюдая композицию из пластмассового пистолета, окурка сигары, огарка спички и рыбок. — Только самое необходимое: пара сигар, — себе и мне, конечно, — свежий носовой платок, то письмо, которое мы не дочитали, — думаю, тебе будет интересно его почитать да и мне, признаться, тоже.
— Я в последний раз требую объяснений, — произнес я по-возможности жестко. — Или вы сейчас же отвечаете на все поставленные мною вопросы, или я… или я… я не знаю, что сделаю.
Он вдруг приподнял мою маску и с минуту вглядывался в мои глаза.
— Ничего ты не сделаешь, Арчи — сказал он наконец. — Ни-че-го… Ты не можешь понять одной простой вещи, дружище…
— Не называйте меня «дружище»! — оборвал я его.
— Хорошо, дружище, — немедленно согласился он, резко отпустив маску, так, что она шлепком впечаталась в мое лицо. — Так вот, ты не можешь понять одной простой вещи…
Он сделал паузу, явно для того, чтобы спровоцировать меня на вопрос.
— Ну и какой же вещи я не понимаю? — поддался я на провокацию.
— Ты давно мертв, Арчи, — ответил он, гнусно улыбаясь. — При всех твоих, прямо скажем — недюжинных, способностях к философии, созерцанию, анализу и самоанализу, ты, как глупый мальчишка, прохлопал свою собственную смерть.
Он еще раз поднес зеркальце к моему лицу, чтобы я видел себя.
— Сколько тебе здесь лет, дружище? Тридцать?.. Два?.. Три?.. Как же ты так облажался, м? Что ты делал здесь, в этой комнате, последние двадцать лет?
— Я… Я не понимаю, — выдавил я.
— Вот и я о том же, — кивнул он. — Ты не понял, что умер. Ты не заметил, как тебя похоронили. Не почувствовал собственного разложения… Ну что, идем?..