Наконец, ему удалось овладеть собою.
— В путь, — пробормотал он. — В путь.
— Может, поищем Лар-Ри? — неуверенно проговорил Шалси.
— Лар-ри теперь не достать. Да, лучше бы я его убил, — сказал бесстрастно Боррис.
Теперь уже Шалси выпучил глаза. Массовое помешательство сегодня, что ли?
— Лар-Ри подманил Озёрный Сайрин. Он наводит чары, и люди сами кидаются в его щупальца. Свою добычу он прячет глубоко в норе на дне озера, поражая её особым ядом, от которого и плоть, и сознание ещё долго остаются живыми даже под водой. Сайрин любит пожирать свою жертву заживо, и пожирает долго, целую луну, — мрачно сказал Боррис. — Как я мог забыть про сайрина? Правда, считают, что сайрины живут только в Пайлуде.
Подул ветер, разгоняя туман.
Оставшиеся мили они шли медленным, но уверенным шагом.
Солнце уже описало полный круг, когда впереди показалось селение. Ещё вчера, ещё сегодня утром Еремей пришёл бы в восторг при виде неказистых бараков, вот она, цель путешествие. Но гибель Лар-Ри и ментальный контакт с Озёрным Сайрином иссушили эмоции.
Их ждали. На сторожевой башенке подняли вымпел «приближается караван». Когда же они подъехали к околице, навстречу выбежали встречающие, числом около трех дюжин. Конечно, караван приходит раз в год. Наверное, не терпится обнять родных, услышать вести с Большой Земли. Еремей заметил женщину из предсмертного видения Лар-Ри, Марайю, и отвернулся. В видении она была моложе и красивее.
Пусть Боррис рассказывает. А он будет молчать. Его учили молчать. Искусство молчания — одно из важнейших.
Не дойдя двадцать шагов, встречающие остановились.
Остановил клося и Боррис. Ритуал приветствия, древний обычай.
После того, как были сказаны положенные слова, к ним приблизился старшина селения.
— Вас прислали на замену отцу Колывану? — спросил он, вглядываясь в Еремея.
То, что Еремей не священник, а семинарист, читалось на лице. В буквальном смысле, сегодня он подновил ритуальную окраску.
— Меня прислали в помощь отцу Колывану, — поправил старшину Еремей.
— Да, конечно, — согласился старшина. — Но дело в том, что отец Колыван умер три ночи тому назад.
— Умер?
— Повесился.
Глава 4
4
Священник всегда готов к смерти. Первым он идёт в Неизведанные Земли, где опасностей больше, чем игл у дикобраза, первым вступает в бой со слугами Нечистого, первым — и последним — входит в дом поражённого Синей Чумой. Умереть не страшно, если умираешь за правое дело, исполнив долг до конца.
Но никогда, не при каких условиях, даже перед угрозою тягчайших мук священники не должен добровольно расставаться с жизнью. Убить себя — значит, сойти с Избранного Пути на тропу Нечистого.
Еремей, потрясенный услышанным, всё же сохранил самообладание. Или его вид.
— Я должен был передать послание отцу Колывану. Полагаю, теперь нужно вручить его вам.
Старшина принял цисту, тут же распечатал её. Так положено — традиция предписывает прочесть Послание Настоятеля, вернее, первую строку Послания, сразу по получении. Иногда промедление смерти подобно. Не один скит спасся потому, что вовремя получил предупреждение из монастыря о грядущих невзгодах.
Но, видно, никаких чрезвычайных предупреждений послание не содержало: старшина медленно свернул пергамент и поместил его обратно в цисту.
— Поселение Но-Ом радо вам, — сказал он просто.
Но-Ом производил впечатление странное. Каждый новый скит в первые годы не блистал достатком. Бывало, не блистал и потом. Но дух, обычно царящий в подобных местах, искупал многое — и невзрачность бараков, и дикость округи, и отсутствие привычных для семинариста заведений — трактира, просто тира, где можно на спор пострелять из арбалета, кто первый стрелок, кто последний, наконец, библиотеки. Дух этот выражался словом «энергия». И многие, основав один скит, тут же шли строить другой именно для того, чтобы жить прозрачной, чистой жизнью, когда и дышишь полной грудью, и работаешь от души, когда каждый рядом ясен, понятен и надежен. Тусклые, себялюбивые, слабые в поселенцы не шли.
Еремей видел, что дух пионеров в Но-Оме есть. Но видел и другое. То, что не бросалось в глаза, скорее, пряталось. Ожесточение. Люди, казалось, решили, что борьба самоценна, и целиком отдались ей. Всё — с бою. И внимание. И уважение. И место у костра.
Впрочем, это не больше, чем впечатление. Первое впечатление самое яркое, но совсем не всегда самое верное. Он всё-таки устал, утомлен, подавлен гибелью спутника, и оттого склонен видеть мир в мрачном свете. Приветливый взгляд кажется настороженным, улыбка — оскалом.