Для Еремея слова достопочтенного Хармсдоннера оказались неожиданностью. Нет, он конечно, знал о праве трех: собравшись вместе, трое могли избрать священника. Правило это, столь же древнее, как и церковь, пришло из времен, когда оторванные от мира люди искали свой Путь. Искали — и находили. Но последние десять поколений такого не случалось. По крайней мере, в Рутении. Видно, здесь и в самом деле очень сложное положение.
— Я, достопочтенный Хармсдоннер, недостоин столь высокой чести, — ответил Еремей.
Тогда поднялся второй советник, богатырь.
— Приход Но-Ома просит Еремея Десятина принять на себя обязанности священника.
— Я недостоин.
— Мы просим, — в третий раз сказали уже хором. Что ж, обычай соблюден, и он теперь может согласиться. Не может — должен. Даже если бы он был не семинаристом, а стражем границы, ремесленником, пахарем — обязан. Уклониться от Предложения Трех верующему невозможно.
— Я принимаю на себя обязанности священника прихода Но-Ом, — склонил голову Еремей.
Он остался на своём месте — и, тем не менее, положение его изменилось. Теперь он был членом Совета, и не просто, а с правом решающего голоса.
— Присаживайтесь, отец Еремей, — старшина встал, обошёл стол и любезно придвинул стул. Все по обычаю. А когда он учил обычаи поселений в семинарии, думал, что только время зря теряет. Оказалось — нет.
Еремей чувствовал, что совершенно не готов. Не готов быть священником. Не готов принимать решения, касающиеся поселения. Не готов даже прочитать благодарственную молитву.
А вот это неправда! Все-таки не зря в семинарии учился. Молитву-то прочитать сможет в любом состоянии.
Он и прочитал.
Повторив слова благодарности, советники приободрились. Глядя на них, приободрился и Еремей. Ничего, скит небольшой, он уж как-нибудь…
В следующее мгновение Еремей устыдился. Как-нибудь службу не справляют. Никакую. И тем более — службу священника.
— Мы должны собраться завтра с утра, — старшина говорил больше для Еремея, остальные воспринимали его слова как решенное. — Тогда и введем нашего нового отца в подробности. Сейчас же, отец Еремей, вас отведут в церковь.
Отвел его молодой поселенец, всего-то двумя годами старше Еремея.
— Я, отец Еремей, буду вам помогать первое время, — сказал он, представляясь.
Звали помощника Рон Айгер, был он рудокопом, но недавно, во время охоты, неудачно встал на пути грокона. Сломанная правая рука уже срасталась, но, по крайней мере, ещё луну кирку держать не могла.
— У вас водятся гроконы? — спросил для поддержания разговора Еремей, пока они шли к церкви.
— Летом приходят с юга. Зимой-то им здесь делать нечего, но сейчас раздолье, — Рон, судя по всему, был парнем общительным. — Вот, ваше преподобие, и пришли.
Идти, по правде сказать, пришлось недалеко. Пересекли площадь тропою, уложенную для чистоты гравием, прошли ещё тридцать шагов и оказались перед церковью.
Остальные строения — бараки, Дом Советов, казарма — все были новыми. В основании камень, выше лес. Тут, на дальнем севере леса много, но деревья маленькие, на десять карликов одно годное. Ничего, плотники дело знали.
Новой была и церковь, но четыре бревна поселенцы принесли с собою. Эти бревна были из церкви Монастыря. Нет, никто, конечно, не разрушал церковь Монастыря, просто ежегодно десяток-другой бревен складывались у восточной стены, откуда и отправлялись поселенцы, унося с собою часть прежней жизни.
Рядом с церковью стоял небольшой домик.
— Здесь и жил отец Колыван. А теперь, значит, будете вы, — объяснил Рон. — Наши его почистили, прибрали, а уж освящать — ваше дело, преподобный отец.
— Освящать?
— Ну да. Отец Колыван-то дома повесился. Прямо здесь! — Рон открыл дверь, провёл Еремея через маленькие сени в горницу. — Я его и нашёл. Время службу начинать, утреннюю, а его нет. Меня и послали, не проспал ли отец Колыван. Накануне он вместе с богатырём Брасье ходили к Чёрной Пустоши, вернулись заполночь, хотя, конечно, было светло, летом здесь солнце и не заходит, но всё равно, если устал, спится что летом, что зимой. Я стучу, а ответа нет. Я и зашёл. Он аккурат здесь висел.
Здесь — это на брусе, что тянулся через горницу.
— Я поначалу и не понял, в чем дело. Никогда прежде повешенных не видел, и, даст Бог, не увижу. Подумал, отец Колыван подстрелил Скального Нетопыря да и подвесил, чтобы кровь обтекла.