— Это не от меня зависит, — ответил я уклончиво.
— От мамы?
— И от неё вряд ли.
— От чего же?
Я подбирал нужные слова.
— От обстоятельств.
— От обстоятельств… — разочарованно и не по-детски серьёзно произнесла она.
— Просто мы ещё слишком мало знаем друг друга, чтобы принимать такие решения.
— А я хочу папу! — сказала вдруг Марина, но тут же засмущалась меня, а ещё больше сестру. — Лена смотрела на неё необычайно сурово, с какой-то странной тоской на изуродованном лице.
Раздался звук открываемой двери и через мгновение на пороге, с сумками в руках, показалась хозяйка. Была она явно не в настроении, а увидев нас вместе за столом, как-то нехорошо этому удивилась.
— Вот они где, — сказала она, недружелюбно на нас посматривая, словно ревнуя меня к дочерям. — Милая семейка. Папаша и дочки.
Я не понимал причину её недовольства.
— Как дела у тебя? — спросил, чтобы сменить тему. — Что-то ты неважно выглядишь.
— Неважно! — завелась она вдруг. — А ты постой весь день на ветру, потаскай сумки, и посмотрю я, как ты будешь выглядеть.
Я попытался помочь ей закинуть сумки на печь. Маша раздражённо оттолкнула меня.
— Отойди на фиг. Помощник херов.
Я был неприятно удивлён её реакцией. Мария Сергеевна с каждой минутой заводилась всё сильнее.
— А полы-то вы не мыли что ли? — обнаружила она вдруг под ногами сор. — А? — сверкая глазами, возвышалась она над дочерьми.
Девочки пришибленно молчали.
— Чё молчишь? — дала она подзатыльник Лене. — Я тебе что говорила? К моему приходу полы намыть!
— Они не успели, — заступился я за девочек. — Мы уроки делали.
— Ах, вы уроки делали! А полы я за вас мыть должна?!
Она схватила дочерей за волосы. Девочки завизжали.
— Я весь день как проклятая пашу, — орала хозяйка, — а они прохлаждаются здесь! Сидят, улыбаются. Уроки у них!
Я оттащил её в сторону.
— Маша! — держал я её за руки. — Что с тобой?
От моего вопроса и пристального взгляда, которым я пытался образумить её, у хозяйки началась настоящая истерика.
— Пошёл на хер! — срываясь на визг, завопила она.
Потом, оттолкнув меня, схватила полотенце и стала лупить им дочерей. Лена тотчас же забралась на печь и спряталась там, забившись в угол. А вот с Мариной стало происходить что-то странное.
— А-а-а-а-а!!! — упав на пол, закричала она и затряслась какой-то нехорошей дрожью. Мать, не взирая на это, продолжала бить её.
Я схватил хозяйку и оттащил её в соседнюю комнату. Она вырывалась, царапала меня ногтями и визжала. Лишь после того, как я посадил её на стул и хорошенько встряхнул, она как-то обмякла и немного успокоилась. По крайней мере перестала вопить. Закрыв глаза ладонями, Маша заплакала.
Марина продолжала кататься по полу. Я поднял её и перенёс на кровать.
— Лена! — метнул я взгляд на прятавшуюся на печи девочку. — Что с ней делать? Может «скорую» вызвать?
— Не надо, — отозвалась она. — Сейчас пройдёт.
Вскоре Марина действительно перестала кричать. Лишь болезненно всхлипывала.
Всё произошедшее произвело на меня весьма удручающее впечатление. На душе было тяжело. Мне не хотелось оставаться сейчас в помещении. Убедившись, что Марине лучше, я захватил сигареты и стал одеваться.
— Я пройдусь, — кивнул я Лене. — Подышу воздухом. Может, мать успокоится за это время.
Лена мне не ответила.
На воздухе я закурил и бесцельно побрёл вдоль по улице. Что-то очень нехорошее ощущал я в окружающей меня реальности. Какой-то надлом, отторжение к этому месту, к этой работе, к этим людям.
— Да ничего, ничего, — говорил я сам себе. — Что ты как баба. Нельзя всё так близко к сердцу принимать. Везде такое бывает, в каждой семье.
Самоуспокоение действовало слабо.
Вернувшись через час на квартиру, я обнаружил хозяйку сидящей за столом. На столе стояла распечатанная и наполовину опорожненная бутылка дешёвой настойки. Ещё одна — пустая — валялась под столом.
— Садись! — выпученными, бессмысленно-презрительными глазами смотрела она на меня. — Пить будешь?
Язык её заплетался. Голова не держалась на плечах. Она была красной и злой.
— Нет, спасибо, — отозвался я.
И, чуть подумав, присел на соседний табурет.
Я сделал это зря. Мне надо было уйти в свою комнату, раздеться и лечь. Слабым, пьющим людям нельзя делать шаг навстречу. Но я дал Марии повод для колючего и идиотского разговора.
— Чё, не нравлюсь? — уставилась она на меня тем болезненно-пытливым взглядом, которым смотрят алкоголики.
— Да, не нравишься, — не отводя глаз, ответил я.
Мария Сергеевна опустила голову и презрительно усмехнулась.
— Гордый значит, — бормотнула она. — Не такая тебе нужна… Думал, я правильная, а я оказывается сука дешёвая. А, так ведь?
— Ничего я не думал, — я был раздражён и её тоном и её словами.
Особенно неприятным во всём этом было то, что она воспринимала меня уже не как какого-то чужого мужика, пущенного на постой, а как неотъемлемый, нерушимый элемент своей жизни. Словно я каким-то образом принадлежал ей, и это ощущение вызывало во мне крайнее отторжение и к ней, и ко всему, что было с ней связано.
— Я вообще о тебе не думаю, — продолжал я. — Я приехал сюда работать, жизнь новую начинать, и ты мне на фиг не нужна. Без тебя раньше жил, без тебя и впредь проживу.
Я вдруг понял, что говорю в том же стиле, что и она. Словно я действительно оброс некими нитями, что связывали меня с ней. Меня это разозлило.
— Ну правильно, мы ведь вам не чета, — с той же презрительной улыбкой вещала хозяйка. — Вы ведь чистенький, грамотный, а мы кто? Мы голь перекатная. Мразь подзаборная…
Боже мой, подумал я, что она несёт!
Мария Сергеевна налила себе ещё одну рюмку настойки и залпом выпила.
Мне хотелось встать и уйти, но почему-то я опять не сделал это. Хозяйка снова заговорила, неся какую-то несусветную чушь, а я сидел, морщился, воротил голову, но всё же слушал, слушал. Слушал, пока она не вылакала содержимое бутылки и, сморившись, уткнулась лицом в стол.
Я схватил её за руки и поволок к кровати. Закинул на не застеленную постель, потом присел к окну, открыл форточку и закурил.
Сигарета подходила к концу, когда дверь приоткрылась и в комнату проскользнула Марина. Доковыляв до меня, она повисла у меня на руках.
— Папа! — услышал я её голос. — Я спать не могу.
Она плакала. Я вздрогнул от слова «папа» и посмотрел на неё таким удивлённым взглядом, что увидевший меня в эти секунды, наверняка подумал бы, что со мной что-то неладное. Но меня никто не видел. Марина забралась ко мне на колени и обвила меня руками.
— Со мной всегда так, — бормотала девочка, — когда она орёт на меня.
— Ну ничего, ничего, — неожиданно для себя погладил я её по спине. — Всё прошло. Может, тебе лекарства какие дать?
— У нас и нет никаких.
В комнату вышла Лена.
— Пап, а ты купишь мне лосины? — отодвигая сестру, уселась она на свободную ногу. — У нас все девчонки в лосинах ходят, одна я как дурочка в чулках. К тому же они рваные.
Я смотрел на неё уже не удивлённо, а испуганно.
— Конечно, Лена! — отозвался я. — Куплю тебе самые лучшие лосины. Все тебе завидовать будут.
— Пап, а мне купишь? — спросила Марина. — Я ещё юбку хочу. Я видела в магазине — джинсовая, красивая такая.
— Обязательно! — кивал я. — Считай, что она твоя.
— И велосипед хочется, пап! — прижавшись к моей груди, шептала Лена.
— Будет велосипед, — ответил я. — Даже два. Каждой по велосипеду.
— Ты только не бросай нас! — они теребили мою рубашку.
— Что вы?! — возмутился я. — Разве могу я бросить своих дочек?
Было четыре часа утра, я подходил к железнодорожной станции. Наскоро собранные вещи болтались в сумке. Вроде бы я забрал всё.
— Гады! — бормотал я. — Изверги рода человеческого! Разве я за этим сюда приехал? За страданием? За любовью? За нежностью? Я работать хотел, жить по-человечески. Обыкновенно жить. Купить телевизор и видеомагнитофон. Просто жить хотел! А вы…