— Ну что, — спросила, — как дела у тебя? Чем занимаешься?
— Учусь, — ответил. — На втором курсе института.
— Понятно, — кивнула. — А я в школе ещё.
— Не торопись заканчивать. Илья-то как?
— Илья в армии.
— Да что ты!
Я не знал про это. После школы мы связь потеряли.
— Да. Через два месяца придёт.
— Где служит?
— На Дальнем Востоке, связистом.
— Ну, ничё вроде.
— Да, не жалуется.
— Хочешь, адрес его тебе дам.
Не бог весть как мне адрес его был нужен. Тем более нафиг писать человеку, если он через два месяца возвращается. Но отказать было неудобно. Она достала ручку, блокнот и начеркала мне на страничке быстрым отрывистым почерком адрес какой-то дальневосточной воинской части.
— Ладно, — сказал я. — Напишу, может.
Хотя знал, что ничего не напишу.
Ничего и не писал.
Летом — июнь заканчивался, как раз экзамен последний сдал — сидел как-то дома, а в дверь звонок. Подошёл, открываю — улыбающаяся морда. Широкая-широкая. И водкой пахнет.
— Вадимыч! — орала морда. — Братуха!
И руки раскрывала для объятий. Я уж понял тут, кто передо мной.
— Илья! — заорал в ответ.
Мы обнялись.
— Ну заходи.
— Не, давай лучше ты наружу. Посидим где-нибудь, отметим встречу.
Я наскоро собрался. Денег взял.
— Когда вернулся? — спросил его.
— Позавчера.
— Задержали тебя что-то.
— Да, мог бы и месяц назад. Ну да ладно, позади всё.
Суровый такой был, хоть и хотел казаться весёлым.
— Наел ты личико, — сказал ему.
— Да уж, — ответил. — С армейских харчей раздувает.
— «Через две», — смеялся я, напевая. — «Через две зимы…»
— Полтора года служил, — говорил он. — Полтора…
Тогда промежуток был в два-три призыва, когда на полтора года брали.
— Ну чё, как оно? — спросил его, имея в виду вообще всю эту армию.
Он понял, о чём я.
— Поговорим ещё, — ответил. — Куда кости-то бросим?
Бросили в кафешке под открытым небом. Взяли водку, шашлык. Выпили.
— В Очкой-Мартане дело было, — заговорил Илья изменившимся голосом. — Бой там завязался.
Были мы уже изрядно пьяными. Впрочем, я ещё обнаруживал способность соображать. Какой Очкой-Мартан, хотел спросить его. Ты же на Дальнем Востоке служил.
Но не спросил.
— Выстрелы, взрывы, — говорил Илья. — Ничего не видно. Врываюсь в дом — орёт кто-то. «Урусы, — вопит, — гниды! Собаки шелудивые!» Я очередь туда. Подбежал, смотрю: старуха валяется.
Он поднял глаза и пристально посмотрел на меня.
— Представляешь, обыкновенная старуха! Невооружённая.
Я не знал, как мне реагировать на его слова.
— По глупости, в суете старуху застрелил! — опустил он глаза. — Никогда себе не прощу!
— Не казнись, — сказал я. — Ты не виноват. Ты выполнял приказ.
— Всё так, — качал он головой, — всё так. Но на душе-то неспокойно. Как жить теперь с этим?!
Я разлил остатки водки по рюмкам.
— Знаешь, — сказал Илья, поднимая свою, — сколько из нашего взвода ребят погибло?
— Сколько?
— Да все почти!
Снова он одарил меня пронзительным взглядом.
— Семь человек в живых осталось, семь человек!
Я сочувствующе молчал.
— Знаешь, как нас в Грозном косили? Капитан, педрила, отдаёт приказ: лобовой штурм здания. Лобовой штурм! Ты знаешь, что такое лобовой штурм?!
— Нет.
— И не приведи господи тебе узнать это! Бежим, штурмуем… Половины взвода как не бывало!
— Да уж, страшно, — сказал я.
— Давай за них! — кивнул Илья. — За тех ребят, которые жизнь свою отдали на этой войне. Пусть земля будет им пухом!
Он вылил на землю несколько капель водки. Остальное опрокинул в рот.
— За ребят! — поддержал я тост.
Мы взяли ещё, хотя я видел, что уже достаточно. Илья настаивал и спорить с ним почему-то не хотелось.
— Семнадцать ченов я положил, — бормотал он. — За каждого гильзу храню.
— Ты молодец, — говорил я. — Я бы не смог.
— Да, ты бы не смог, — пьяно усмехался он. — Ты в армии не служил, жизни не видел. Хули, всё мамкину сиську сосёшь. Студентик.
— Да, сиську сосу, — кивал я.
Мутными глазами Илья обводил соседние столы.
— Семнадцать бородатых на тот свет отправил, — говорил он, — и ни одного не жалко. А вот старуху эту забыть не могу!
— Не казнись, — успокаивал я его. — Нет там твоей вины.
Он заплакал. Сидел, опустив голову, а слёзы бежали по щекам. Плечи колыхались от всхлипов, и горе, настоящее горе опустило свою печать на его лицо.
— Выпьем, брат, — сказал он.
Глубокой ночью на своём горбу я тащил Илью домой. У подъезда положил его на скамейку. Подожду полчасика, подумал, может оклемается. Не таким же его домой заносить.
Он оклемался. До квартиры поднялся почти самостоятельно.
— А всё-таки правильно, что мы там были, — шептал он. — Мятежи надо усмирять! Целостность государства — это всё, что у нас есть. Раньше я не понимал этого, но армия открывает глаза. Кто на нас с мечом, тот от меча и погибнет!
Мы попрощались наконец.
В конце лета снова столкнулся с Ириной. Она была рада видеть меня.
— Привет, Вадим! — помахала рукой. — Как делишки?
— Всё так же.
— Илья вернулся, ты знаешь?
— Да, мы виделись.
— Виделись? Молодцы. Слышал, что он жениться собирается?
— Нет.
— Ну, блин, чё он тебе не сказал! К нему же девчонка из Уссурийска приехала. Невеста.
— Из Уссурийска?
— Да, где он служил. У нас живёт. Осенью хотят пожениться.
— Совет да любовь.
Ирина была симпатичной девочкой. У нас даже могло что-то получиться.
— В субботу у них помолвка, — сказала она.
— Ого! Поздравляю.
— Приходи.
Она нравилась мне. Я был не прочь познакомиться с ней поближе. Вот только…
— Не смогу, — объяснил я ей. — Дела.
— Илья расстроится, — сказала Ирина. — Он к тебе так хорошо относится.
— Не расстроится.
Мы стали прощаться.
Самое главное, — сказал я ей напоследок. — Передай ему, чтобы гильзы берёг. И пусть восемнадцатую добавляет. Старуха тоже считается.
ЖОПОЙ РЕЗАТЬ ПРОВОДА
— Ты куда? — вышла в коридор мама.
Пятилетний Дима нахмурился и недовольно пробурчал:
— Жопой резать провода.
Кухонное полотенце выпало из маминых рук.
— Что?.. — изумилась она.
Дима хихикал — собственная шутка безмерно радовала его. Мама подскочила к нему.
— Негодник! Засранец! — выкручивала она ему ухо. — Где нахватался, на улице? Кто тебе сказал, Владик сказал? Всё, не будет ноги Владика в нашем доме.
— Не Владик, не Владик! — захныкал Дима. — Это большие мальчики говорили.
Было больно.
— На улицу не пойдёшь, — вынесла приговор мама. — Глядите-ка на него! От горшка два вершка, а уже ругаться научился.
Весь вечер Дима сидел на диване и плакал. Ухо распухло.
— Ты чё вчера не выходил? — отчитывал его Владик.
— Матуха не пустила.
— Фу, матуха. Смотался бы!
— Она следила…
— Такое пропустил! Танька из третьего подъезда трусы снимала!
— Трусы!? — удивлению Димы не было предела.
— Ага. Мы ей мороженое купили и она согласилась.
Дима был убит этим известием.
«Матуха проклятая! — негодовал он. — Чтоб ты сдохла!»
— Ты куда? — выглянула из кухни мать.
Дмитрий поморщился.
— Жопой резать провода, — ответил раздражённо.
— Немало ты их нарезал, — мама попыталась свести разговор к шутке.
— Перестань! — сказал он. — Мне тридцать два года, хватит спрашивать куда я иду.