Она сидела на скамейке в купальном костюме и резиновой шапочке и с легкой улыбкой смотрела на меня.
— Ничего сложного, — мотнул я головой. — Ты чего не купаешься?
— Я окунулась, — отозвалась Лена. — С меня достаточно.
— Приходить сюда ради того, чтобы один раз окунуться? — недоумённо взирал я на неё. — Одна ты не купаешься.
— Мне и здесь хорошо. На моей планете не любят купаться. Я лучше на тебя полюбуюсь.
Я оттолкнулся от бортика и поплыл к центру водоёма. Вокруг меня плескались и визжали одноклассники.
— Наконец-то эта инопланетянка сифилисная вылезла, — услышал я голос.
Говорил Саша Агареев.
— Точно! — согласился с ним другой, обладателем которого был Вадим Варламов. — Такая противная. Строит из себя чё-то.
— А почему это она сифилисная? — подплыл я к ним.
— Ну а кто ещё? — отозвался Агареев. — Просто так что ли её налысо постригли?
— Она уже не лысая, — защищал я Лену.
— Да какая разница! — поморщился Варламов. — Сука и есть сука. Что не спросишь её, морщится всё время. «Тебе это знать не надо, биомасса!» Овца!
— А ты что её защищаешь? — подозрительно смотрел мне в глаза Агареев. — Подруга что ли твоя?
— Ну правильно, — фыркнул Варламов, — они же за одной партой сидят. Уже подцепил сифилис?
Они дружно заржали.
Я бросил лихорадочный взгляд в сторону Лены. Она смотрела на меня настороженно, словно слышала наш разговор, хотя среди всего шума слышать его вряд ли могла.
— Да ладно, пацаны, чё вы, — пробормотал я. — Нафиг она мне нужна, дура эта.
Раз в месяц, а порой и чаще, Зоя Михайловна устраивала нам чаепития. Все приносили сладости, кто-нибудь — магнитофон, мы заваривали чай и после небольшой чайной церемонии начинали танцевать. Точнее беситься, потому что танцами наши телодвижения назвать было сложно.
— Потанцуем? — подходит ко мне Лена.
— Давай, — робко соглашаюсь я, оглядываясь по сторонам.
Мы обнимаемся и под медленный танец, звучащий из хриплых магнитофонных динамиков начинаем топтаться в центре класса. Танец вдвоём — шаг неординарный и вызывающий. Присвистывая и корча гримасы, одноклассники пялятся на нас.
— Чего не заходишь? — спрашивает меня Лена. — Музыку бы послушали, покувыркались.
Меня пугает её открытость. В ней что-то подозрительное, настораживающее. Я вспоминаю, как мы целовались и от этого воспоминания мне то ли стыдно, то ли страшно. Она готова принять меня всего, всего без остатка, я же даже частично не принимаю её. Что-то сдерживает меня. Может, нечто, таящееся в глубинах, а может взгляды одноклассников.
— Времени нет, — отвечаю я, стараясь не смотреть ей в глаза.
— А, — понимающе вздергивает носик Лена. — Ты заходи, не стесняйся. Я всегда тебе рада. Ты хороший.
— Игорь с сифилисной танцует… — слышу я доносящийся со всех сторон шёпот. — Тоже сифой стать захотел.
Песня в самом разгаре. Я освобождаюсь от Лениных рук.
— В туалет сгоняю, — говорю я.
Когда я возвращаюсь в класс, Лены здесь уже нет. Толпа пацанов, воспользовавшись отлучкой Зои Михайловны, зажимает на парте Таньку Федосееву. Девочки стоят в противоположном углу и осуждающе-игриво наблюдают за сценой. Танька лежит на парте, её щупают десятки рук, она смеётся, визжит и пытается брыкаться.
Я понимаю, что не должен отставать от коллектива, кидаюсь в толпу и вместе со всеми тяну свои ладони к Танькиному телу.
Борт ванной был самым романтичным местом моего детства. Я открывал в кране воду, если в доме находились родители, не открывал, если их не было, стягивал штаны и теребил свой пенис. После появления в классе Лены, в голову лезла только она.
Я представлял себя могущественным карликом Туранчоксом, который содержал в подвалах своей тюрьмы сотни искусственно выведенных девушек. Каждый вечер я вызывал к себе по одной.
— А сегодня — Нийю! — приказывал я слугам.
Они отправлялись в подземелье и вскоре приводили закованную в наручники девушку в разорванном платье. Лицо Нийи рассекали кровоподтёки, она была испугана, она дрожала, она понимала, что её ожидает нечто страшное.
— Ты мечтаешь об «Астре»? — медленно и вдумчиво произнося слова, спрашивал я её.
— Да, мой господин! — отвечала Нийя. — Я каждую минуту мечтаю об «Астре».
— О какой «Астре» ты мечтаешь, потаскуха?
— Я мечтаю о вашей «Астре», мой Туранчокс.
— О моей?!
Я был доволен её ответом.
— Встань на четвереньки, — произносил я.
Нийя вставала.
— Скажи мне, чего ты хочешь? — шептал я ей в ухо и трогал кончиками пальцев проступающую через разорванный балахон кожу.
— Я хочу на «Астру»! — вскрикивала Нийя. — Я хочу на неё!
Я сбрасывал свои карликовые инопланетные штанишки, выпускал наружу член и приподнимал подол её балахона.
— «Астра» готова! — шептал я, приближая член к её бёдрам. — Иди на «Астру», Нийя!
— О-о-о!!! — сладострастно стонала Нийя. — «Астра»!
Движение руки прервалось на самой высокой частоте, я вскочил и направил струйку спермы в раковину.
Почему-то каждый раз в момент извержения я становился сам себе противен.
Урок математики не начинался. Мы сидели по партам, ждали учительницу. Она не появлялась. После пятиминутного ожидания класс посетила восторженная мысль, что урока не будет. Все завертелись, заговорили, радостно зашумели.
— Эй, Нийя! — крикнул Миша Добродеев.
Лена повернулась на голос.
— Иди на «Астру»! — заорал Добродеев и плюнул в Лену через трубку жёванной бумажкой.
Бумажка попала ей в глаз. Лена дёрнулась и закрыла лицо рукой. Бумажка застряла в ресницах, она выковыривала её, морщилась и что-то неслышно шептала.
— Иди на «Астру»! — плюнул в неё с другого ряда Саша Агареев.
Липкая, пропитанная слюнями бумажка повисла на Лениной щеке. Она смахнула её нервным взмахом руки.
— Иди на «Астру», Нийя! — вскочив со своего места и подбежав к Лене вплотную, направил в неё свой жёванный патрон Вадим Варламов.
Бумажные снаряды полетели в неё со всех сторон.
— Иди на «Астру», сифилитичка! — кричали мои одноклассники, выплёвывая на неё вырванные из тетрадей клочки бумаги.
— Иди на «Астру», уродина! — они летели и залепляли ей лицо. Лена уже перестала защищаться от них.
— На «Астру»!!!
Я сидел на своём месте, не поворачивая головы, и делал вид, что читаю учебник по математике. Впрочем, почему делал? Я на самом деле его читал. Я хорошо учился, математика всегда шла у меня на пять.
Больше всего в эти мгновения мне не хотелось встретиться глазами с Леной.
— Биомасса! — глухо выкрикнула она, закинула учебник с тетрадью и пеналом в портфель и выбежала из класса.
Вдогонку ей раздался свист и улюлюканье.
— Беги за женой! — крикнул мне кто-то.
— Иди в жопу, — огрызнулся я.
Какая-то усталость. Быть может, раздражение.
— Привет, — говорит мне Нийя.
— Здрасьте, — отвечаю я.
Лёгкая усмешка. Усмешка ли? Лишь движение уголками губ.
— Как дела? — спрашивает она.
— Зашибись.
— А…
Стоять и ждать реакции. Презрение. Что ещё, кроме презрения?
— Погуляем?
— Не хочется что-то, — морщусь я.
— Да ты не думай, я не в обиде, — она смотрит искренне-искренне. — Правильно делаешь, что не вмешиваешься. А то бы и тебе досталось.
Нарыв лопается. Вот так просто: сначала мутно-белёсый нарост наливается, тяжелеет, зудит, а потом — раз, и всё. Лишь слегка надавить достаточно.
— Что тебе надо?! — взрываюсь я. — Что тебе от меня надо?!
Взгляд. Долгий такой, пронзительный. Непонимающий — ну да.
— Я не знал тебя и знать не желаю! — голос дрожит, вибрирует. Что-то странное в нём.
— Я… — срывается с губ Нийи.
— Отстань от меня, не нужна ты мне! Знать тебя не хочу, неужели не понятно?!
Фон светлый. Всё же светлый. И такая чудная, прелестная пляска пятен. Одно, второе, десятое… Сливаются, словно в калейдоскопе. Кружатся, жгут. Беспокойные.