— Конечно, конечно!
Я беру спутницу за руку и веду её к танцполу.
— Слышали новость? — спрашиваю я Марианну. — Наш хороший знакомый, трубач Евгений Шпендлер вчера застрелился. Ча-ча-ча!
— Да что вы! — удивлённо глядит она на меня. — То-то я не вижу его в оркестре. Ча-ча-ча!
— Я сам только что узнал. Директор ресторана сообщил мне об этом известии. Ча-ча-ча!
— В этой смерти весь Женя, — говорит Марианна. — Такой же прямой, несгибаемый, по-солдатски стойкий. Ча-ча-ча!
— Он молодец, — соглашаюсь я. — Смерть от пули — это единственное, что может сравниться со смертью от верёвки. В ней такая беззащитная оголённость, такая лишённая какого бы то ни было пафоса искренность. Ча-ча-ча!
— Да, если вы хотите шокировать, — делает свои выводы Марианна, — бросать вызов — то пускайте себе пулю в лоб. Но яды… Яды — это сказка, врывающаяся в обыденность. Яды — это волшебство. Ча-ча-ча!
Бархатная ночь на берегу моря. Я срываю пробку с бутылки шампанского и разливаю его по хрустальным бокалам. В небе — полная луна, море плещется у наших ног, мы пьяны и счастливы.
— Когда мы переступим за этот занавес, — говорю я, поднося свой бокал к губам.
— Когда великая и неподвластная смерть встретит нас за порогом жизни, — вторит мне Марианна, пригубляя шампанское.
— Когда наши бренные оболочки подвергнутся распаду, — беру я Марианну за руку.
— И превратятся в пыль, что разносится безумными ветрами по степям и пустыням, — пальчики Марианны обхватывают мою ладонь.
— С нами останется наша любовь, — улыбаюсь я ей.
— Наша огненная, клокочущая любовь, — отвечает мне улыбкой Марианна.
— Светом нетленным, — взгляд мой ласкает её лицо, звуки ударов сердца разносятся по всему берегу.
— Будет освещать она наш путь, — грудь Марианны вздымается, губы её приоткрыты.
— В бес-ко-нееееееч-нооооооость!!! — заканчиваем мы хором.
И смеёмся, смеёмся, смеёмся.
Ах, как же прекрасна наша будущая смерть!