На борту траншеи ребята снова разделились: Гена и Вадик пошли на разъезд звонить Галине Алексеевне, а Паня, Федя и Женя стали смотреть, как работают экскаваторы. Основную часть внимания Паня, конечно, отдал «Четырнадцатому», который, прильнув к груди забоя, схватился с горой и упорно теснил ее. И если бы Паня не знал совершенно точно, что за рычагом сидит ученик его отца, он сказал бы: «Это батька работает!» Ковш, загружая вагон, быстро шел восьмеркой, но быстрота скрадывалась плавностью движений, и порою казалось, что машинист «Четырнадцатого» работает не спеша. Это была обманчивая медлительность настоящего мастерства, которое не спешит, не мечется впопыхах, а делает все во-время и до конца.
— Ну как? — спросил Федя.
— Постой… — ответил Паня.
Из породы, которую черпал ковш экскаватора, выставился круглым боком большой валун. Он стал на пути машины, но Степан не поступился ради этой помехи ни одной рабочей секундой. Он взял ковш породы сначала справа от валуна, потом слева, так что камень почти весь обнажился, а затем, беря очередной ковш, чуть-чуть задел валун. Увлекая за собой породу, подняв тучу пыли, валун рухнул вниз и залег на подошве траншеи. «Эх, опять он на дороге!» — подумал Паня. А ковш уже вернулся в забой, и Паня даже не успел проследить, когда Степан щекой ковша толкнул валун. Но он сделал это, и громадный камень послушно откатился в сторону.
— Получайте футбольный мячик в три кубометра! — Паня обернулся к Феде: — Спрашиваешь, как Степан работает? На пять с плюсом!
— Высший класс! — подтвердил Гена, только что вернувшийся с разъезда с Вадиком. — Женя, надо домой: Галина Алексеевна боится, что ты простудишься.
— Ничего подобного! — наотрез отказалась Женя. — Я еще пирог Степуше не отдала. И я еще хочу посмотреть, как Степуша работает… Он работает очень, очень хорошо! Правда, Вадик?
— Будто сама не видишь! У Степана Яковлевича в нашей школе уже потно болельщиков. Раньше Самохины за Пестова старались, а теперь за Полукрюкова держатся.
— Разные есть болельщики, — сказал Гена. — Есть совсем пустые. Они свистят за тех, кто больше мячей накидал, а если лидер качнется, они сразу начинают за его противника болеть… Настоящие болельщики волнуются за того, кому трудно приходится, они хотят, чтобы он не раскис. Это благородно!
— Верно, — согласился с ним Федя.
Конечно, Вадик тут же вцепился в его слова, засуетился и нашумел:
— Значит, ты, Федька, уже не за Степана болеешь, а за Григория Васильевича, потому что он качнулся? Так я тебе и поверил! Ну говори, говори!.. Ага, попался, погорел!
Еще одно слово — и неизвестно, что сделал бы возмущенный этой глупистикой Паня, но все решил Федя.
— Перестань! Брось, Вадька! — сказал он. — Ты же на сборе был, ты Григория Васильевича слушал, а ничего не понял!
«Ничего, ничего не понял!» — подумал Паня и перестал прислушиваться к разговору друзей. Он смотрел на работающую машину и мог бы смотреть бесконечно. Давно ли Пестов пообещал, что машина Степана станет песни петь, и теперь она пела, такая ловкая, легкая в каждом движении, что потерялось ощущение ее величины. Много раз Паня слышал песню машины, любуясь высоким искусством батьки, и неизменно испытывал одно чувство: так и взвился бы, так и полетел бы! И не знал он, не предполагал даже, что может испытать то же самое, зная, что машиной управляет не батька, а его ученик и соперник.
О благородной дружбе мастеров, о чудесном росте человека пела машина.
И радостно отвечало ей сердце Пани. Да, так и взвился бы, так и полетел бы!..
«Четырнадцатый» положил ковш на землю и затих. Из корпуса вышел Степан и спрыгнул с гусеницы, а затем в двери появилась Наталья. Она хотела спрыгнуть вслед за ним, но Степан подхватил ее на руки.
Послышался голос Натальи:
— Сейчас же пусти! Что я тебе, кукла?
И голос Степана:
— Набегалась ты сегодня по мокрой глине…
Все же Наталья вырвалась и стала подниматься по лестнице, а Степан шел за нею.
— Степуша, я тебе пирога принесла! — подбежала к нему Женя.
— Что такое? — удивился великан. — Эге, да здесь вся компания!.. Что случилось? Зачем в карьер ночью явились, чертенята?
Конечно, мальчики тотчас же рассказали ему все, решительно все: о пионерском сборе, о просьбе Галины Алексеевны, о своей удачной экспедиции, причем так спешили, что даже не успели упомянуть об оползне. Да и зачем распространяться о том, что прошло и не повторится.
— Заноза ты, Женька! Достанется тебе дома, приготовься… А за пирог спасибо! — Степан развязал узелок и протянул Наталье тарелку с пирогом. — Ешь! Проголодалась, наверно.