Кто-то окликнул его:
— Пестов, подожди!
Это был Егорша. Рядом с ним шел Федя Полукрюков.
— Пестов, значит, с сегодняшнего дня ты будешь учить уроки по-новому? — с места в карьер спросил Егорша.
— Решено и подписано! — Паня стукнул портфелем по колену. — Учу все уроки в тот самый день, когда они заданы. Роман Иванович тоже так учился, и ничего себе получилось — он отличником был.
— Видишь, Федя? — Егорша снова обратился к Пане: — А с кем ты еще говорил? Кто из ребят берется?
— Вадька… А Самохины еще не решили, они на стадион идут болеть за команду «Горняк». — Паня добавил: — Знаешь, какую волю надо иметь, чтобы так заниматься! — И он тряхнул крепко сжатым кулаком, повторяя выразительный жест Романа.
— Да, это уж будьте уверены! — Личико Егорши стало важным. — Так вот что, Пань, ты берись, давай пример, а мы с Федей других ребят уговорим.
— А тебе, Полукрюков, зачем? Ты же и так в половчанской школе отличником был, — сказал Паня.
— Это ничего не значит. Полукрюков о всем звене беспокоится, понимаешь? Он такую штуку придумал, что школа ходуном пойдет. — Егорша спросил у Феди: — Сказать Пестову?
— Скажи, конечно, — разрешил Федя.
— Мы, Панька, завтра устроим сбор звена, всё обсудим, а потом… — Егорша стал под салют и торжественно произнес: — «Первое звено просит совет пионерской дружины присвоить ему имя звена не знающих поражений!» Понял?
— Звено не знающих поражений! — восторженно повторил Паня название, отдавшееся в его сердце фанфарами, горнами и барабанами. — Здорово ты, Полукрюков, придумал, могу сказать!.. Звено не знающих поражений… И не будет поражений, если мы так… если мы все волевиками станем!
— Не будет! — убежденно скрепил Федя. — Довольно ребятам двойки-тройки домой таскать, хватит!
Паня загорелся и рассказал:
— Батя собирался в смену, в прошлом году еще, а я из школы пришел. Батя спрашивает: «Как дела?» А я говорю: «Двойку по арифметике чего-то схватил». Батя говорит: «Спасибо, удружил, сынок, просто руки у меня опускаются!» Наверно, он в ту смену хуже на машине работал, а мог бы лучше… Теперь я такого свинства никогда себе не позволю. Батя вчера мне сказал, что когда я хорошую отметку домой приношу, так ему работать веселее.
— Значит, решено: беремся за дело, пионерия! — воскликнул Егорша.
Мальчики, провожая Паню, дошли до почты. Егорша вспомнил, что ему нужно купить марки с портретами писателей, и исчез.
«Теперь Полукрюков будет мириться», — подумал Паня и ошибся. Они с Федей молча прошли еще целый квартал.
— Ну, прощевай… — Федя, задержав руку Пани, спросил: — Пестов, правда, что твой отец хвалит Степана, надеется на него? Ты говорил это сегодня Егорше, да?
— Самая настоящая правда-истина! — ответил Паня. — Батя вчера сказал, что он Степана даже на Сему Рощина не променял бы. А ты знаешь, кто такой Семен Рощин? Он у моего батьки учился, как твой Степан будет учиться. А теперь он на Белоярском руднике самый первый горняк.
Вдруг Пане показалось, что его пальцы угодили в раскаленные железные тиски.
— Ты чего? Хочешь мою руку раздавить? — пошутил он. — Пожалуйста!
— Да нет, я так… — спохватился Федя. — Понимаешь, мама и я тоже… мы даже испугались, когда Степан сказал, что Григорий Васильевич берет его на проходку траншеи… А если Степан не справится?
— Напрасно вы испугались, — успокоил его Паня. — Если бы мой батька не думал хорошо о Степане, он его на траншею не взял бы. Смекаешь?
— Теперь смекаю. — Федя, взяв Паню за плечо, в упор спросил: — Ты на меня совсем не сердишься? Сам знаешь за что.
— Давай так договоримся: не вспоминать! — искренне предложил Паня. — Ты мирись со мной, а я — с тобой. Миримся?
— А разве мы уже не помирились? — удивился Федя. — Да и чего там! Ссорились по-глупому, так что и мириться не пришлось.
— Нет, это не по правилам, — воспротивился Паня. — Если мы помирились, так надо под ручку по улице пройтись.
— Ну, пройдемся… Много у вас разных правил на Горе Железной!
— Ничего, хватает…
Расстались они возле дома Пестовых.
— Прощай, не забывай, Полукрюков. — сказал Паня. — Приходи ко мне, я тебе камешков для Жени дам.
— Спасибо… Я у тебя уже один раз был, теперь твоя очередь. Придешь?
— Само собой — только мне один человек запретил на вашу улицу нос показывать, а то мне останется две минуты жизни.
— Ничего, я этому человеку скажу, чтобы он сократился, — ответил на его шутку Федя.