Очень соблазнительно поставить знак равенства между крахом Римской империи и запустением в городах. Не менее соблазнительно связать начавшиеся перемены и возникшие новшества с англосаксонской миграцией или вторжением. Эмоционально нагруженные слова — такие, как гибель, утрата, упадок, запустение, опустошение, крах, — используются для описания этих перемен; подобные образы возникают и в англосаксонских элегиях, таких как «Руины». Среди историков господствует мнение, что политическая, социальная и экономическая жизнь в романо-бриттских городах полностью угасла; считается, что отсутствие данных о какой-либо административной или общественной активности в городах подтверждает эту точку зрения. Получающаяся в результате картина логична и ясна: римские города пришли в упадок, население полностью отвергло городской образ жизни; государственная система рухнула; воцарилась анархия, началась гражданская война, власть захватили воспользовавшиеся случаем враги-чужеземцы — и все это полностью изменило ход истории Британии. В реальности, безусловно, ситуация была не столь однозначной и в большей мере определялась местными особенностями и обстоятельствами.
Тем не менее, если судьбы крупных городов и краткие упоминания континентальных источников о событиях в Британии и говорят нам о чем-то определенном, — то только о том, что во второй половине IV века центральная власть в Британии была слабой. Города все чаще предпочитали самостоятельно решать собственные проблемы. На северной границе, у Адрианова вала, где стояли основные войска, низкая и нерегулярная оплата, плохие условия службы, бездарное командование, оторванность от центров римской цивилизации и безразличие властей вызывали недовольство солдат и толкали людей к тому, чтобы искать себе более подходящих военачальников. За границей провинции, а также везде, где имперская власть была чисто номинальной, групповая идентичность формировалась или укреплялась[117] за счет антипатии к империи. Очевидная неспособность Рима защитить себя предоставляла желающим прекрасные возможности приобщиться к богатствам, которыми столь беззастенчиво хвастались удачливые римские граждане. Некоторые вожди получали внушительные дипломатические дары — или взятки — в обмен на то, что соглашались соблюдать нейтралитет или сдерживать притязания назойливых соседей. Набеги скоттов и аттакоттов из Ирландии и Аргайла и пиктов из Каледонии становились все более массовыми и организованными — в результате в 367 году разбойники подкупили приграничных разведчиков (areani), и те стали их соучастниками. Пираты, не обращавшие внимания на этнические различия, благополучно ускользнув от дозорных из береговых укреплений и от патрулирующих кораблей, безнаказанно грабили поселения на побережьях и по берегам рек, захватывая рабов, золото и серебро.
В столицах провинций забота об общегородских интересах, характерная для II и III веков, уступила место частным инициативам немногих влиятельных горожан. Зданий строилось меньше, но они были крупнее. Говоря современным языком, на смену общеимперским ценностям и рыночной экономике пришли утилизация ремесленной продукции для местных нужд, рыночное огородничество и садоводство, массовые заготовки излишков сельскохозяйственной продукции и прочие проявления местного сепаратизма. Вместо денежных выплат города собирали с окрестных поселений натуральный налог (annonae). Насколько можно судить, имперские чиновники высокого ранга, занимавшие высшие ступени в политической и социальной иерархии — губернаторы провинций, викарий[118], профессиональные дипломаты, — за которыми стояла сила закона и главнокомандующего, либо уезжали, теряли доверие императора, либо были смещены или убиты, либо (что еще хуже) в Британии их просто игнорировали. Кто же тогда управлял — и чем? Отделилась ли Британия от империи по своей воле или ее бросили на произвол судьбы? Были ли правители V века потомками древних правящих родов, представители которых теперь именовались магистратами, или были провинциальными чиновниками? Или то были честолюбивые и предприимчивые люди, возможно военачальники, сделавшие карьеру на имперской службе? А кое-где, вполне вероятно, — христианские епископы и священники, стоявшие на страже имперской власти и духовного благополучия ее подданных, или наемники — федераты из континентальных племен или местные уроженцы, пробившиеся наверх своими силами.
Жители отдаленных областей — например, меловых холмов Солсберийской равнины или Болотного края, — скорее всего, не заметили особых перемен, разве что сборщики налогов теперь приезжали реже, зато — для большей убедительности — в сопровождении вооруженных копьями воинов. Но что было делать, если (когда) имперские власти перестали приобретать их изделия и продукты — шерсть и ткани, соль, мясо и гончарные изделия? Только приспособиться к новой ситуации — или голодать. Теперь они держали небольшие стада овец и коров — лишь для собственных нужд и уплаты натурального налога, не для нужд ненасытного «коммерческого» рынка.
117
Антропологи используют термин «этногенез», описывая процесс объединения нескольких групп в одну, обладающую новой групповой идентичностью, которую часто задним числом связывают с божественным вмешательством или легендарными событиями.
118
Один из последних известных викариев Британии, Хрисанф, позже стал епископом Константинопольским.