— То есть...
— Ну, как же, братец?
— Очевидно, так, ваша светлость!
Разговорившись про лошадей, на свою любимую тему, князь увлекся и пришел в хорошее настроение.
— Что еще о Невельском узнали? — спросил Меншиков, которого все-таки заботил этот странный офицер. По нынешним временам следовало быть бдительным. Мало ли что могло быть. Надо знать настоящие причины. Не беда, если наука...
— Что он холост...
— Ну, это я знаю.
— По флоту одним из лучших женихов считается, ваша светлость, — сияя, заметил адмирал, знавший, что князь любит посплетничать про своих подчиненных. Он обрадовался, что разговор неожиданно зашел на такие темы.
«Может быть, и несчастная любовь, разочарование», — подумал Меншиков.
Мало ли чего не пришлось насмотреться князю в этой должности, да еще с морскими офицерами! И дуэлянты, и ревнивые мужья, и отчаявшиеся влюбленные...
— Еще просил за него Лутковский. Он поддерживает дружественные отношения с обоими Лутковскими[49]. Да, в общем, знакомства его обширны в разных кругах. Среди моряков он довольно известен.
— Ну, да, теперь я вспомнил! Лутковский тоже ходатайствовал о назначении Невельского. И он и Литке вместе просили меня об этом.
Меншиков считал Лутковского честным и дельным человеком. Но просьбу Литке, своего противника, он помнил, а про рекомендацию Лутковского, которого считал порядочным, позабыл.
«И как она у меня из головы вылетела!»
— Назначить командиром строящегося брига, но без перевода в Охотскую флотилию. Понравится — пусть остается, — велел он Митяеву. — Не понравится — так сможет вернуться... Ведь там большую часть года, верно, пьянствуют и в карты играют, — пробурчал князь, расписываясь на бумагах. — Да пусть помнит, что придется целом заниматься. Это ему не partie de plaisir[50] с великим князем... А как он приходится Невельскому-первому?
— Cousin, ваша светлость!
— А-а! — кивнул головой Меншиков.
Князь помнил, что Невельский-первый был помощником столоначальника в инспекторском департаменте. Такое родство — хорошая рекомендация.
— Никанора Невельского давно пора в столоначальники, — сказал князь.
«Николай Муравьев! Вот еще один молодой чиновничий орел взлетает! Был губернатором в Туле, воевал на Кавказе, дока в полицейских делах и просил при этом освобождения крестьян! Он Невельского раскусит, что бы тот ни задумал! Да ему, может быть, такой оригинал еще пригодится».
Меншиков решил на всякий случай поговорить о Невельском еще раз с самим великим князем, а потом с Муравьевым, о котором за последнее время тоже много разговоров.
Глава четвертая
МУРАВЬЕВ
Еще в бытность свою на Кавказе генерал Николай Муравьев обратил на себя внимание Николая Первого, представив на высочайшее имя записку о способах покорения горцев.
Царь всегда с большой охотой читал проекты войн, покорений и походов. Философские сочинения и современная беллетристика, особенно русская, держали его настороже. Читая их, царь чувствовал, что его пытаются поучать, равняют с другими. Между строк он часто улавливал дерзости, намеки, крамольные мысли. Читая беллетристику, написанную собственными подданными, унижаешь себя, если произведения не восхваляют государя. Значительно приятнее читать иностранных писателей, поносящих своих правителей.
Лишь читая доклады и записки, государь погружался в привычный мир, в котором был подлинным самодержцем. Тут все было ясно.
Записка была дельная. Николай знал Муравьева. Отец его, Николай Назарович[51], ныне покойный, был когда-то управителем «собственной его величества канцелярии». Он был автором отвергнутых в свое время проектов о широком строительстве железных дорог в России. Сын его, как видно, пошел в отца. Это человек еще молодой, но деятельный, а главное — придворного круга, окончивший Пажеский корпус, судя по всему, так же преданный царю, как и отец. В то время как из всех щелей лезли новоявленные вольнодумцы и либералы и царю много сил приходилось отдавать, чтобы собрать вокруг себя надежных людей и бороться против новых веяний, появление толкового человека в среде своих было для царя отрадно. Редко кто из окружающих царя выдавался какими-нибудь способностями. Обычно царь недолюбливал людей с широкими замыслами и терпел их лишь по необходимости. На этот раз он решил, что автора записки следует отличить. Но на Кавказе у царя и так было много генералов и чиновников.
Царь запомнил Муравьева. Впоследствии, желая дать исход его энергии, он назначил тридцатипятилетнего генерала в Тулу, в гражданскую службу.
Самый молодой губернатор России вскоре доложил ему, что принял меры к сохранению лесов. Он предлагал правительству устроить разработки залежей каменного угля между Москвой и Тулой. У царя и его приближенных, пока Муравьев занимался проблемами лесов и топлива, складывалось о нем самое хорошее мнение. Но вскоре тульский губернатор прислал новую записку.
На Кавказе генерал привык видеть русского солдата победителем. Солдат был одет, накормлен. В армии Муравьев отвык от картин деревенской жизни.
Тем разительнее бросилась в глаза губернатору ужасающая нищета тульских крепостных — тех самых крестьян, из которых выходили солдаты-победители. В своем кругу Муравьев иногда высказывал резкие суждения о порядках в России. Он сознавал, что крепостное состояние крестьян — огромное зло, угрожающее существованию всего дворянского сословия. Муравьев решил сразу убить двух зайцев. Он полагал, что, если свои взгляды прямо высказать царю, они могут быть приняты как выражение самых верноподданнических чувств и как признак широты взгляда. «В то же время, — думал он, — общество, узнав об этом, увидит во мне прогрессивного деятеля».
Муравьев представил царю проект освобождения крестьян от крепостной зависимости. Кроме него проект подписало несколько помещиков, трое из которых были разорены, один был литератором, а двое — богатейшими промышленниками.
Один из подписавших, помещик Норов, откровенно признавался, что надеется сделать на основании этого проекта выгодную финансовую операцию и поправить свои пошатнувшиеся дела.
Богатые промышленники искали выгод — дешевых наемных рабочих для своих развивающихся предприятий.
Николай прочитал проект. У царя был свой взгляд на этот вопрос.
Сам царь любил поговорить об освобождении крестьян и даже создавал комитеты по этому вопросу. Но это делалось лишь для того, чтобы избежать самого освобождения и доказать обществу, что пока еще освобождение невозможно. Крестьянские восстания то и дело вспыхивали в разных губерниях. Пока что вместо освобождения то тут, то там крестьян забивали насмерть, раздавая им палочные удары тысячами, расстреливали и ссылали. Царь полагал, что со временем, быть может, и придется освободить крестьян, но сейчас это освобождение было знаменем его противников, и потому народ, полагал он, надо держать как можно дольше в крепостном состоянии. Он не желал менять порядков, мерного хода жизни, который поддерживал и укреплял двадцать с лишним лет. «После меня... пусть... если неизбежно...» Но сам он не мог изменить себе ради моды века и «подлых» сословий.
Царю было весьма неприятно, что молодой человек, которого он выдвинул и которому верил, оказался в своих взглядах близок носителям смуты и сам спешит сказать то, о чем следовало бы молчать, ожидая высочайшего решения. Николай почувствовал, что и Муравьев хватил либеральных идей.
Однако он сделал вид, что доволен Муравьевым и его проектом, и похвалил его.
— Пусть только соберет побольше помещичьих подписей под своей запиской, — велел передать ему царь, зная, что теперь ни один помещик не подпишется под таким проектом.
Тульский губернатор действовал энергично, но не мог собрать больше ни одной подписи.
Между тем Николай полагал, что такие дела нельзя оставлять безнаказанными и что Муравьева следует послать в такую губернию, где он будет далек от толков про крепостное право и от самих крепостных.
49
Речь идет о Петре Степановиче Лутковском (1800 — 1882), адмирале, и Феонемпте Степановиче Лутковском (1803 — 1852), который за участие в тайном общество после восстания декабристов был переведен в Черноморский флот, впоследствии — контр-адмирал.
51
Муравьев Николай Назарович (1775 — 1845) — отец генерал-губернатора Восточной Сибири Ник. Ник. Муравьева. Окончив горный корпус, в 1790 — 1791 гг. служил в Нерчинском горном батальоне. В 1813 — 1819 гг. был губернатором в Новгороде, затем статс-секретарем Николая I, сенатором.