Инна включила чайник, щелкнула толстой кнопочкой и прислушалась.
— Осип Савельич! Ты чай будешь пить? Никакого ответа.
— Осип Савельич! Я спрашиваю, ты чай будешь пить?!
В ответ какое-то шевеление, словно в глубине дома возился медведь. Потом что-то упало, и опять тишина.
Инна улыбнулась. Осип имел собственные представления о деликатности.
— Осип Савельич, ты меня не слышишь, что ли?!. Опять никакого ответа.
Тут Инна насторожилась — деликатность деликатностью, но странно, что он не отзывается.
— Осип Савельич?..
Чайник запел, мешая ей слушать тишину «казенного дома». Метель ломилась в окна и терлась о стены, а больше ничего не было слышно, и Инна осторожно пошла по коридору, касаясь стены холодной ладонью. Шероховатость лиственницы была привычной и приятной.
— Эй! Кто тут есть?
Никого быть не могло. Поднявшись на крыльцо, она открыла дверь своим ключом — со второй попытки — и помнила это совершенно точно.
Кругом охрана, усиленная, в связи со смертью Мухина, в несчетное количество раз. Никакой террорист, разбойник или бандит не проберется за кордоны. Никого здесь не может быть.
На первом этаже гостиная, кабинет, ванная и кухня, из которой она только что вышла. На втором две спальни, еще одна ванная и выход на балкон, откуда открывался Енисей — в ледяных торосах и языках жесткого снега. К весне балкон заметало снегом почти по самые окна.
Пальцы зацепились за выключатель, и Инна зажгла свет — просто так, для собственного успокоения.
Опять послышалось какое-то шевеление. Ей показалось, что звук исходит из кабинета, из-за раздвижных двустворчатых дверей, которые сейчас были закрыты.
Инна замерла.
Она никогда не закрывала двери кабина — все ей казалось, что душно, что она не услышит звонок телефона, который стоял на столике в гостиной, что…
— Осип Савельич, это ты там засел?..
И, сильно толкнув, распахнула двери.
Неясная тень скользнула перед глазами, Инна ахнула, кровь фонтаном взметнулась к голове и ударила в мозг.
— Кто здесь, черт возьми?!
— Инна Васильевна… я Наташа. Я… тут убираюсь.
Наконец-то она разглядела — худенькая девчушка в фартуке и сером форменном платье. В руках электрический шнур. Шнур — Инна проводила глазами — вел к пылесосу. Она посмотрела на пылесос и вновь вернулась к девчушкиной физиономии.
— Вы кто? Что вам тут надо?
Голос звучал отрывисто — все-таки она сильно струсила. На крыльце топал ногами Осип, сбивал снег с ботинок.
— Я горничная, — пропищала девчушка. — Я… пылесосить хотела.
— Как вы сюда попали?! Где Аделаида Петровна?!
— Она сегодня… выходная. А я… в дверь вошла, как… как всегда.
— Неправда, — оборвала Инна, — что значит «всегда»? Я первый раз в жизни вас вижу!
— Ну конечно, — растерянно забормотала девчушка, — я еще только неделю работаю, и меня сегодня в первый раз к вам направили… Вот ключи дали… я убираюсь. На втором этаже я уже… а тут только собралась пылесосить, как вы пришли и…
— И что?
— Я не успела… хотела предупредить, что я тут, но вы прошли, а когда вы дверь открывали, я не слыхала, пыль вытирала… вот туточки и тамочки… под столом.
— Тамочки под столом, — повторила Инна.
— Инна Васильевна, — негромко позвал из прихожей Осип, — ты одна или не одна?
— У нас новая горничная, — объявила Инна во весь голос, чтобы Осип услышал. — Я с ней разговариваю.
Что-то все время казалось ей странным, хотя девчушка была мила и вполне натурально оправдывалась, да еще как-то так, что очень хотелось верить, утешать ее, просить извинения за слишком резкий тон и даже гладить по голове.
Что такого странного? Ничего странного вроде бы нет.
Девчушка пошевелилась, моргнула и снова уставилась Инне в лицо умоляющими и правдивыми «до ужаса» глазами. Шнур от пылесоса она держала у груди, стискивала кулачки.
— Извините меня, — все-таки сказала Инна, — продолжайте, пожалуйста.
И вышла из кабинета, но двери закрывать не стала. Осип из прихожей кивнул вопросительно, снизу вверх. Инна в ответ пожала плечами.
— Ты чай будешь, Осип Савельич? — спросила недовольно.
От чая Осип отказался.
— Тогда езжай домой, а часам к девяти я тебя жду. Нет, к половине десятого.