Его никогда больше не будет в ее жизни, а она — идиотка! — считала, что с ней ничего такого ни за что не случится! Она была почему-то уверена, что оба они слишком умны, чтобы вот так, ни с того ни с сего, удариться в «новую счастливую семейную жизнь» — все с тем же Мандельштамом, джазом и «Божоле», с которых когда-то началась их «счастливая жизнь»!
Водитель все знал. Он возил ее последние семь лет: сначала — когда она стала замом председателя скромной телерадиокомпании, потом — когда перешла в пресс-секретари, и теперь — когда руководила «средствами массовой информации» огромного Сибирского края.
Он все знал. И все сделал по-своему.
Инна точно помнила, что ничего не говорила ему, когда садилась в машину, и он ей ничего не говорил. И потом ничего не говорила, когда, сгорбившись, покачивалась на заднем сиденье, неотступно и тяжко думая о куртке, которую муж, наверное, уже забрал и сунул в рюкзак, а ей так нравилась эта куртка, и Виктор в ней тоже нравился. И еще думала о том, что завтра ей возвращаться в Белоярск, а до этого запланирована встреча с новым начальником из администрации президента, и неплохо бы до нее посмотреть бумаги, которые она готовила. А потом нужно попытаться надавить на губернатора, который отродясь с прессой «не водился» и вообще отчасти не понимал, кому она нужна, эта пресса, — и об этом она тоже думала, и о десятке других важных и нужных дел, но все заслоняла куртка, которую он забрал, и это значит — все, конец, больше ничего не будет.
Она очнулась, когда поняла, что машина больше не едет. Почему-то вдруг накатила такая усталость, как будто она ворочала жернова на мельнице.
— Мы где? — Инна посмотрела в окно и не узнала. — Где мы, Осип Савельич?
Водитель с таким диковинно-литературным именем глядел на нее из зеркала заднего вида. Вид у него был угрюмый. Не только именем, но и видом он походил на кулака и белобандита из романа-эпопеи «Вечный зов».
— Ты бы, Инна Васильна, не убивалась так уж, — мрачно сказал он. — Молодая, красивая, богатая, карьеру вон какую сделала! Из-за какой-то… тьфу!.. мокрицы так себя изводить!..
Водитель был проверенный боевой товарищ, лучший друг, член семьи, он имел право говорить все, что угодно, но пользовался этим правом очень редко — даром что походил на кулака, а понимал ситуацию, как любой придворный!
Инна молчала.
Он имел право говорить. Она имела право не слышать.
— Куда ты меня завез?
— Да никуда я тебя не завез! В пансионат завез! Я как услыхал, что сегодня твой… Хулио Иглесиас нагрянет, я сразу сестре позвонил, она директорствует тут. Нечего тебе сегодня домой ехать, здесь переночуешь, она уж отдельную дачку для тебя приготовила! Анька завтра с утра все там уберет, тогда поедешь, а сегодня — погоди, побудь на дачке!..
— Ну ты даешь, Осип Савельич, — тихо сказала Инна, — или тебе с сестрой надо увидеться?
— Вот еще, — оскорбился водитель, — я с ней и так в любой момент могу увидеться!
— И убирать там ничего не нужно, — продолжала она, — не за покойником ведь!
— Да лучше б он сдох!..
— Осип Савельич!
— Да ладно!..
— Осип Савельич, замолчи.
— Да молчу, молчу! Его бы, барана, к воротам привязать и гонять хворостиной, пока…
— Осип Савельич!
— В Москву обратно не повезу! Хочешь, сама за руль садись и езжай, а я не повезу! Что ты там станешь делать? Опять всю ночь пустырник трескать?!
— Ну тебя, Осип Савельич, — устало сказала Инна, — от твоей заботы с ума можно сойти.
И выбралась из машины.
Небольшой подъезд был освещен теплым светом — куски его лежали на желтых листьях, густо засыпавших газон, и пахло осенью, травой, чуть-чуть дымом и близкой рекой, как в детстве.
Из яркого тепла навстречу уже бежала женщина, очевидно, та самая сестра-директриса, нисколько не похожая на своего брата, легкая, маленькая, коротко стриженная. Добежав, она сразу захлопотала, заулыбалась, повела Инну куда-то за угол, по белой плиточной дорожке, к высокому, как теремок, строеньицу, темневшему на фоне леса.
Строеньице оказалось дачкой «на одного» с гостиной, светелкой и деревянным балконом. И сауна в теремке имеется, похвасталась директриса, и ванна-джакузи, и плоский телевизор на круглых металлических стойках, и занавески в кружевцах и атласных лентах — все как следует.
— Ужин сюда подам, и сауну уже включили, погреетесь. Фрукты вон, в вазоне. — Инна оглянулась — и вправду «вазон». — Отдохнете, а утречком поедете. Вам у нас понравится, Инна Васильевна! Я Осипу уж сто раз говорила — привози, привози к нам, а он только сегодня сподобился! Халатик в гардеробе. Вещи погладить?