Морских бобров обычно убивали длинными стрелками с каменными наконечниками. Их бросали в животное при помощи небольших досочек с желобком, в который вставлялись стрелки. Эта охота производилась артелями. Увидя бобра, ближайший охотник бросал в него стрелку и, поставив байдарку на то место, где бобр нырнул, поднимал весло, а остальные охотники бросались в разные стороны и окружали его. Эта операция продолжалась до тех пор, пока не убивали животное.
ров, сделано из кремневого камня. Иные делают, так же как ножи, так и копья из ланьих костей». (См. П. Па л л ас. О российских открытиях на морях между Азиею и Америкою. Месяцеслов истории и географии на 1781 г., стр. 339.) Между тем 20 лет спустя во время посещения Кадьяка Шелеховым он застал у коняг железо: «для войны есть у них луки и копья железные, медные, костяные и каменные. Топоры железные особого манера, состоящие в маленьком железце». (Г.-Ш е л е х о в. Путешествие, СПБ, 1812 г., ч. 1, стр. 74).
1 Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга 1946 г„ стр. 211.
Чрезвычайно опасным был промысел на морских птиц урилов, из шкурок которых приготовлялись парки. Приходилось взбираться на неприступные утесы и набрасывать на птиц растянутую на шестах сеть, в которой они запутывались.
Рыбу в реках жители ловили просто руками или сетями, растянутыми на шестах, иногда кололи копьями. Морскую рыбу ловили костяными удочками, к которым привязывали шнурок из морской капусты.
Женщины обычно занимались приготовлением пищи, изготовлением украшений, шитьем одежды и т. д. Шили костяными иголками с просверленными ушками, в которые вдевались тонкие нитки из жил.
До прихода русских у кадьякских коняг существовала полигамия; некоторые жители имели до восьми жен. С приходом русских этот обычай стал постепенно искореняться. Браки обычно заключались с согласия родителей. Молодой человек, полюбя девушку, отправлялся к ее родителям с дорогими подарками. Если родители соглашались на брак, то жених давал им подарки до тех пор, пока они не скажут «довольно». Если они не соглашались на брак, подарки уносились обратно. При свадьбе не было никаких увеселений. Лисянский1 пишет, что у коняг мужья почти всегда жили у родственников жены, как работники, и только иногда ездили гостить к своим.
Перед рождением ребенка женщина удалялась в небольшую яму, над которой из прутьев, покрытых травою, был построен шалаш, напоминающий собачью конуру (длина шалаша—1 м, ширина—80 см, а высота—70 см).
После рождения ребенка женщина считалась нечистою и в своем заточении должна была оставаться двадцать дней, хотя бы это было и зимою. Родственники приносили ей еду и питье, но подавали не прямо из рук, а на палочке. Отец после рождения ребенка на некоторое время покидал свой дом и удалялся в другое селение.
Родители приучали детей к голоду и холоду: «Нередко случается, что мать, желая унять раскричавшегося ребенка, погружает его зимою в море или в реку и держит до тех пор, пока не уймутся слезы»2. Мальчиков приучали бросать стрелки, строить байдарки и управлять ими. Девочек—шить, плести веревки и т. д.
Лисянский наблюдал также и погребальные обряды. Покойника коняги одевали в лучшую одежду и оставляли некоторое время в хижине. Затем, завернув тело в звериные кожи, опускали в могилу, на верх которой клали бревна и камни. В прежние времена,—пишет Лисянский,—после смерти богатого эскимоса убивали его невольника и клали вместе с ним. С умершим клали в могилу промысловые орудия. Родственники умершего отстригали волосы на голове и мазали лицо сажей, что считалось знаком траура. Жена, лишившись мужа, оставляла свой дом и уходила на некоторое время в другое жилище; то же самое делал и муж, если умирала жена.
Коняги верили в добрых и злых духов. В честь последних они приносили жертвы и устраивали религиозные праздники, которые состояли из маскированных пантомимных представлений, изображающих движения птиц и зверей.
Шаманство и суеверия играли большую роль в жизни местного населения.
СИТХИНСКИЙ АРХИПЕЛАГ
14 июня 1805 г. «Нева» покинула остров Кадьяк и 22 июня бросила якорь на рейде Новоархангельска. За короткое время в крепости были построены восемь больших зданий, завезен скот и разведены огороды.
До сих пор историки оставляют без внимания тот факт, что Лисянскому принадлежит инициатива перенесения центра управления русскими колониями с острова Кадьяк в Новоархангельск. Неприступное положение крепости, построенной на высокой горе, в глубине обширного Ситхинского залива, защищенного от всех ветров, изобилие пушных зверей и леса, пригодного для кораблестроения, привели его к следующему заключению: «Новоархангельск, по мнению моему, должен быть главным портом Российско-Американской компании по тому, что оный, исключая все выше помянутый выгоды, находится в средоточии самых важных промыслов. В окружности онаго водится такое множество бобров, что ежели иностранные суда не возпрепятствуют, то каждый год
можно будет вывозить оных по крайней мере тысяч до осьми»1.
Разгрузив корабль в Новоархангельске, Лисянский послал штурмана Калинина для съемки ближайших островов и проливов, а сам занялся астрономическими наблюдениями.
21 июля Лисянский вместе с лейтенантом Повалишиным решил совершить восхождение на вулкан Эджкомб2 (у Лисянского Эчком), расположенный на острове, которому Лисянский дал название Крузов. 22 июля утром они с местными проводниками начали восхождение. Итти приходилось сквозь густой лес, заваленный буреломом, и через глубокие овраги, поросшие колючими кустарниками. Только на следующий день вышли они из дремучего леса, на вершину горы, покрытую острыми камнями, между которыми пробивалась редкая трава. На вершине вулкана оказался обширный кратер, достигающий 85 м глубины и 4 км в окружности.
Так как они были первыми из европейцев, поднявшимися на эту вершину, Лисянский написал на бумаге имена всех участников восхождения и, положив ее в кувшин, спрятал между камнями. «Труды и терпение наше награждены были особенным удовольствием. Стоя на вершине горы, мы видим себя окруженными самыми величественными картинами, каковыя токмо природа представить может. Бесчисленное множество островов и проливов до входа Креста и самый материк, лежащий к северу, казалися под нашими ногами; горы же, по другую сторону Ситхинского залива, представлялись как бы лежащими на облаках, под нами носившихся. Солнце сияло тогда во всей своей лепоте, кроме десяти минут, в которыя при небольшом тумане накрапывал дождь. Термометр пред тем показывал 55° (Фаренгейта), а после 53, Vi или пятью градусами ниже, нежели у подошвы горы»3. 23 июля поздно вечером путешественники спустились к подножию горы. «Перпендикулярную высоту 286 287
Эчкома,—пишет Лисянский,—примерно положить можно до 8 000 футов»1 (2 440 м), Цифра эта слишком преувеличена. В действительности высота горы Эчкомб около 1 150 ы.
«Судя по обширности и глубине жерла,—пишет Лисянский,—заключить должно, что в прежния времена вулкан сей был гораздо выше, но от времени пришел в безсилие, обрушился и собою наполнил пропасть, из которой некогда извергаемо было пламя. Вероятно, что после сего явления природы прошло уже много лет, ибо некоторые горючия вещества, изверженный из сего жерла начали уже претворяться в землю»288 289. Это заключение Лисян-ского ошибочно. Ф. Литке сообщает, что последнее извержение вулкана происходило в 1796 г., за восемь лет до восхождения Лисянского290.
7 августа Лисянский с больными матросами посетил горячие источники, находящиеся на побережье Америки в 25 км от Новоархангельска. Температура воды источника достигала 84° С. По словам Литке, вода источника содержит углекислую известь, соляную кислоту и серу291.