— Все шутите... Я хотел спросить: у вас с мисс Спэрроу роман, не так ли?
Брюс присел на перила беседки и налил себе виски с содовой.
— Это так бросается в глаза, да? Пру сегодня мне все уши прожужжала на яхте...
— Девочка влюблена в вас, это ясно. Брюс, простите меня, я наверняка бестактен и вторгаюсь не в свою область... Просто мне очень симпатична мисс Кэтрин. А вы...
— Продолжайте, Гордон, продолжайте. А я, известный бабник и насмешник, собираюсь над ней надругаться и разбить ей сердце?
— Ну... вы несколько утрировали, но в целом... Ведь насколько я понимаю, планы леди Пилбем...
Брюс вдруг рассмеялся и хлопнул Джонсона по плечу.
— Старина, планы леди Пилбем — это только ее планы. Что же касается мисс Спэрроу, то... вы правы, это совершенно не ваше дело, но я все же скажу вам. Кэтрин Спэрроу — единственная женщина на земле, которую мне почему-то хочется свозить на мой остров.
Он допил виски и пошел к дому — высокий, стройный, красивый. Гордон Джонсон с удивлением смотрел ему вслед. Он еще ни разу не слышал таких слов от белокурого красавца-миллиардера Брюса Блэквуда.
Кэти сидела по-турецки на кровати и быстро барабанила по клавишам компьютера. На Брюса, появившегося, как и всегда, без стука, она посмотрела спокойно и почти равнодушно.
— Корабли вернулись в порт?
— Да. Отвратная поездочка. Я обгорел.
— Панамку надо было надеть.
— Да не было со мной рядом заботливого помощника, вот в чем беда. Я же без тебя как без рук.
— Ничего. Будешь хорошо себя вести — попадешь в хорошие руки.
— Ужинать пойдешь?
— Нет. Мама Марионелла сегодня готовит настоящую пиццу.
— Я смотрю, ты прижилась.
— А ты, я смотрю, все слоняешься неприкаянный.
Лицо у Брюса вдруг сделалось несчастное и очень юное.
— Спэрроу, мне кажется, что ты на меня сердишься, а я не пойму за что.
— Я не сержусь. Босс, мне надо ответить на письма и переслать отчет на Борнео. Я не дуюсь и не встаю в позу, но в гостиную мне идти совершенно незачем. Леди Пилбем будет сердиться, Гордон Джонсон — накачивать меня мартини, а Зельма...
— Как она, кстати?
— Не спрашивай. Все утро ее тошнило, и она обвиняла в этом меня. Потом ей полегчало, и она рассказывала мне о том, какой изумительный силиконовый бюст сварганили им с Пруденс Пилбем в Париже.
— Все-таки ты злая.
— Самую малость. Я и без нее сразу поняла — такого совершенства в природе не бывает.
— Ну почему... вот у некоторых...
— Босс! Иди поужинай.
— Ладно-ладно, не кричи. Спэрроу, ты замечаешь, что у нас с тобой совершенно ненормальные отношения? Ты, секретарша, хамишь мне, боссу, поучаешь, выгоняешь из комнаты. То целуешь, как сумасшедшая, то отталкиваешь. Знаешь ли, ум мужчины, он прямолинеен. Всяких вывертов не терпит.
— Брюс, пожалуйста, дай поработать.
— Завтра на пляж едем. Всей компанией. Ты тоже едешь.
— Хорошо! Еду. Но сейчас — оставь меня в покое.
— Уже ушел. И только попробуй что-нибудь перепутать. Уволю. И немедленно в постель!
Подушка шмякнулась об дверь. У Брюса Блэквуда была отменная реакция.
Утром леди Пилбем объявила общий сбор для поездки на пляжи одного из островков в бухте Мессины. Помимо купания и загорания в программе значилось посещение древней часовни на вершине утеса и ланч в любимом ресторане Пруденс. Зельма Паттерсон восстала из мертвых и явилась на террасу в ядовито-зеленом парео и ярко-розовом купальнике со стразами, так что никаких формальных поводов для отказа от участия в мероприятии (вроде ухода за несчастной больной) у Кэти не осталось.
День был солнечный, но не похожий на предыдущий. Кэти заметила это еще на рассвете, когда вместе с Джеммой ходила в потайную бухточку. Вода была на удивление холодной, и мелкие противные волны беспокойно шлепали о камни...
Сегодня было не жарко, а душно. Солнце то и дело заслоняли несущиеся по небу рваные полупрозрачные облака, ветер налетал порывами, но дышать было нечем. Фрау Бюхнер по обыкновению возлежала в шезлонге, ее муж с веером дежурил рядом. Бартоломео расположился на носу катера и делал зарисовки, никому их не показывая. Гордон Джонсон щеголял тропическим шлемом. Зельма слонялась вдоль борта, одной рукой держась за поручни, а другой крепко сжимая высокий бокал с чем-то янтарным — и Кэти подозревала, что это не яблочный сок...
Пруденс Пилбем в соблазнительной позе замерла у бушприта. Она надела белоснежные шортики — вслед за покойной Синтией хотелось порекомендовать ей более скромный фасон — и короткую курточку-болеро, такую же белоснежную. На голове у нее задорно поблескивала золотым якорьком капитанская фуражка. Белый цвет выгодно оттенял потрясающий загар, но одновременно и старил... а может, Кэти была просто изначально настроена против хозяйки виллы «Чинкве белле фьори».