XXVI съезду КПСС – мынынрынгиивын тэгмигчерэ!
Днём, коротая время в гостиничном номере, мы до одурения резались в морской бой. Когда Чернявский догонял меня в общем зачёте, я начинал мухлевать, собирая все корабли в одну кучу, а для единственного «однотрубника» оставлял всю оставшуюся акваторию. Причём корабль этот я не рисовал до последнего выстрела моего противника. Игорь каждый раз удивлялся этому обстоятельству, но радость победы отвлекала его от следствия и неминуемого разоблачения подтасовки.
При счёте 65:55 в мою пользу мы здраво рассудили – с игрой пора заканчивать! Нам уже снились разные комбинации рекогносцировки эскадры, мучительные поиски кораблей противника, лавирование под их огнём.
Более того, как-то за обедом, взглянув на Чернявского, сидящего напротив, я вдруг обнаружил, что и его лицо уже расчерчено на клетки, а в одной из них – на Е-2 – спрятался последний кораблик вражеской эскадры. А чтобы его потопить, можно просто ткнуть туда вилкой, то есть прямо в глаз своему товарищу. И всё, нет больше кораблика на Е-2!
Слава Богу, хватило ума вовремя завязать с морскими баталиями. От греха подальше!
В нашем гостиничном номере постоянно стоял дым коромыслом от «Беломора» «с ушами» – логотипом фабрики Урицкого на обороте пачки, которым мы богато отоварились в местном сельпо. Для разнообразия взяли там и махорки. Только затянули её в две толстые самокрутки, как по коридору тревожно забегали горничные: «Товарищи! У кого-то где-то что-то горит!..».
По радио между сообщениями о заседаниях Политбюро и трудовыми рапортами с полей целыми днями крутили «Малиновку» и «Танец на барабане». Крутили бесконечно, упрямо выводя их в высший круг шлягеров. Каждое утро мы делали ставки на одну из песен, но предсказать победителя было невозможно. Если «Малиновка» брала верх – 9:7, то на следующий день уверенно отыгрывался «Барабан» – 10:6.
Эфир выдавал на-гора решения партии и правительства, репортажи о передовиках производства, пел оды советским спортсменам – победителям московской Олимпиады, гремел «барабанами»…
И ни слова о Высоцком, с которым только что простилась страна, ни одной его песни.
На остров Ратманова мы приплыли на военном корабле и расположились на постой в небольшом складском помещении, где было тепло и сухо. На следующее утро мы с Чернявским уже вовсю махали лопатами на благо советской археологии, а значит, и всей мировой науки.
За пару недель нашей работы из-под земли появилось древнее стойбище эскимосов. В приложение нарыли массу всякой мелочёвки – иглы из кости моржа, наконечники стрел, осколки керамической посуды. Тэн был доволен – экспедиция удалась. Он зарисовывал план стойбища – аккуратно выложенные камни вокруг некогда стоящих здесь яранг, внутри каждой – добротно сложенный очаг. Учёный много, под разными ракурсами, фотографировал эти камушки, а заодно с ними щёлкал на камеру и своих помощников, молодых археологов.
На острове, кроме нас троих, гражданских лиц больше не было. Пограничная застава жила своей военной жизнью, мы – своей научно-исследовательской. Чтобы как-то скоротать длинные вечера, ходили в гости к воинам, где в казарме посмотрели два раза фильм «В моей смерти прошу винить Клаву К.», который здесь крутили уже две недели. Иногда перед отбоем мы с Чернявским заглядывали «на огонёк» в каптёрку и, аккомпанируя себе на гитаре, радовали служивых песнями из «мира бизнеса и секса». А после «Битлз», «Хип» и «Гранд Фанка», «на ура» шли наши «Звёздочка моя», «Там, где клён шумит»… Пограничники были рады нашим визитам – какое-никакое, а всё же разнообразие в серых солдатских буднях.
А ещё в свободное от работы время мы охотились. Бегали по скалам с рогатками и полными карманами камней, собранными ещё в Лаврентия. Стреляли по птицам, коих в том краю великое множество. Сначала мы выбрали увесистую белую птаху с крупным клювом. Мишень уж больно заманчивая – не промахнёшься! Палили по этим птичкам почём зря, кучу камней на них извели. Выстрелы ложились точно в цель, а бакланам этим – хоть бы хны!
– Отчего так?! – спросили мы у нашего мудрого руководителя.
Рассмеялся Тэн, зубки свои мелкие показал.
– Это, – говорит, – топорики. Их дробь не всегда берёт, а вы – из рогатки!
И опять зашёлся в смехе, весельчак.
Обиделись мы с Чернявским на жизнерадостного Тэна, и на топориков этих непробиваемых тоже обиделись. Хмуро набили камнями карманы и снова пошли на дело.