– Экая шельма! – воскликнул стоявший рядом Хлудов. – Кто бы мог подумать, что этот увалень… А что же Анна Павловна?
– Размышляет, – многозначительно кивнул Кобылянский и пошёл на сцену, напевая: – Я вас люблю, хоть и бешусь, хоть это стон и труд напрасный…
Ветлугин ожидал чего-то подобного, но всё равно испытал щемящую досаду оттого, что это происходит так скоро. Надеялся как можно дольше держать её при себе, оттягивать момент свадьбы, которая, казалось, навсегда отнимет её у него. Лишь бы ещё хоть часок, хоть минутку она принадлежала ему, а не этому юному оболтусу!
Они начали играть. Музыка, написанная им специально для неё и лучше всяких слов выражающая всю полноту его чувств к ней, впервые звучала целиком, от начала до конца, при полном зале сосредоточенных слушателей. Исполнением своим они как никогда ясно и чётко говорили друг с другом. Это было нечто парадоксальное, трансцендентное: столь интимная беседа двух душ на запредельном уровне взаимопонимания – и в присутствии более полутора тысяч человек, которые всё это видели, слышали и, казалось, не могли не понимать.
Медленную часть концерта – одно из красивейших лирических adagio в истории музыки – Анна Павловна играла столь упоительно, что женщины в зале плакали. Она как никто понимала, что в этих звуках заключена любовь такой силы, какой никогда и никто больше не испытает к ней, и своими изящными тонкими пальцами, нежно скользящими по клавишам, отвечала взаимностью, благодарила за эту любовь, но в то же время выражала всю глубочайшую тоску безнадёжности, туго переплетённой с любовью и в жизни, и в музыке.
Публика приняла Третий концерт Ветлугина доселе неслыханным беснованием. Аплодировали стоя, вызывали на поклон раз десять, забросали Анну Павловну цветами (Стрешнев первым вручил свой букет). Она плакала от счастья, и Алексей Степанович едва сдерживал слёзы. Чувствовал, что эти сорок минут на сцене стоят всей остальной его жизни, ибо никогда уже не суждено ему испытать ничего более колоссального по своей мощи. Казалось, душа его может взорваться и накрыть весь зал ударной волной.
На очередном послеконцертном застолье Анна Павловна оказалась между Ветлугиным и Стрешневым. Гостей было много, и Алексей Степанович был настолько погружён в свои мысли, что не сразу оглядел всех присутствующих. Сначала заметил некоторое смущение на лицах и лишь потом, когда взгляд его дошёл до противоположного конца длинного стола, понял причину сего и не поверил своим глазам: прямо напротив него сидели Шнеер и Рощина!
Но поразительнее всего было не столько то, что эта скандальная парочка так беззастенчиво заявилась сюда, сколько то, что они были совершенно спокойны и даже веселы. Как будто ничего не случилось с его семьёй каких-то четыре месяца назад. Можно подумать, это произошло не с ним. Ветлугин едва узнал своего друга: он был одет как сапожник, отрастил усы, пил за троих, наполнял зал своим гулким басом и улыбался во всю ширь своего огромного рта. Рощина не отставала в количестве выпитого, громче всех хохотала, охотно болтала с соседками и буквально сияла, светилась счастьем. Сидевшие вокруг музыканты были в недоумении, растерянно вперили глаза в стол и не знали, как на всё это реагировать.
– Ба! Вот и виновник торжества! – воскликнул Шнеер, наконец заметив Ветлугина.
– Анечка! – радостно завопила Рощина. – Как же давно я тебя не видела! Как же я по тебе соскучилась! Как же я тебя обожаю! – И бросилась обнимать и целовать Анну Павловну, которая не знала, куда девать себя от смущения.
– Поздравляю тебя, Лёша! – продолжал тем временем Шнеер, поднимая очередной бокал. – Ты сотворил подлинный шедевр. Не сомневаюсь, твой концерт прогремит на весь свет и войдёт в репертуар крупнейших пианистов. Я и сам жажду его сыграть. Впрочем, ты нашёл себе идеальную солистку. Невзирая на молодость, Анну Павловну поистине трудно превзойти. Я и не мечтал о лучшей замене для себя. Вы двое составили изумительный дуэт, который ещё покорит величайшие сцены мира. Вот увидите, – обратился он ко всем присутствующим, указав бокалом на Алексея Степановича и Анну Павловну, – их ждёт великое будущее! За вас, друзья!
По залу прокатилось вялое «ура», раздалось тихое позвякивание посуды, гости отпили по крошечному глотку и снова уставились в свои тарелки. Шнеер и Рощина залпом осушили свои бокалы и сразу же снова их наполнили. Владимир Витальевич встал.
– Товарищи! – провозгласил он с особой торжественностью. – За последние месяцы мы с Лизой объездили весь мир. Но нигде, нигде во всём свете не встречал я таких умных и одарённых людей, как в России! Я верю, что огромный потенциал нашего народа не раскрыт ещё и на сотую долю процента. У нас всё впереди, за нами будущее, скоро мы преобразим весь мир! Я хочу выпить за многострадальный русский народ!