Минут десять он лежал, прижимая собой барахтающееся тело Кондомитинова, задавив его голову подушкой — намертво.
Кондомитинов дергался все слабее.
Затих.
Петр Петрович даже не стал любоваться делом рук своих — вышел.
Он шел к дому Петра Кудерьянова-Салабонова, чтобы вызвать его на бой.
Но встретил его возле дома — оборванного, грязного.
— Ага! — закричал Завалуев. — Сам вышел мне навстречу, Иисус! Падай ниц передо мной, не то хуже будет! Не хочешь? Тогда сразимся!
И Петр Петрович взмахнул найденной по дороге жердью.
Петруша стоял не шевелясь.
— Не Иисус я, — сказал он тихо.
— Ты думаешь, я твой родственник? Я твой противник! Я — Антихрист!
— Заболел ты, — сказал Петруша.
— Пришел конец света! Торжество сатаны! Царство мрака! — закричал истошно Завалуев, подняв жердину над головой Петра.
Петр глянул на него:
— Зима на дворе, а ты раздет совсем; замерзнешь.
Завалуев уронил жердь и заплакал. Петр накинул на него свой полушубок и повел в дом.
— Вот, уже и убийства начинаются, — сказал лейтенант Самарин на другой день, осматривая тело задушенного Кондомитинова.
Завалуева нашли в доме Петра, взяли.
— Слуги Антихристовы! — кричал он. — На своего князя руку подымаете! И ты, Витька Самарин, и ты, Брут?!
После этого пошли выгонять из домов приехавших на лечение, спроваживать тех, кто жил в автомобилях и палатках.
Болящие бросились к дому Петра, столпились, ожидая от него чего-то.
Петр вышел.
Раздались крики.
И средь них один — неистовый вопль, пронзивший, казалось, пространство от земли до неба:
— Господи! Помоги!
— Пошли прочь, — тихо сказал Петр.
— Что? Что он сказал? Что? — зашептались в толпе.
— Пошли прочь! Прочь! Прочь! — кричал Петр. — Пошли на хрен, гады, сволочи, ненавижу, прочь, прочь!
9
Петр исчез.
Его не было три ночи и три дня, и мать спервоначалу не беспокоилась о нем.
Только на исходе этого срока она стала беспокоиться о нем.
И как только подумала, пришел Петр.
Он пришел и заговорил так, будто продолжал с нею разговор, хотя никакого разговора меж ними раньше никогда не было.
Он сказал:
— Ты вот что. Время прошло, чего уж теперь. Ты мне скажи, я знать должен: ты не от отца меня родила?
Мария не удивилась, рассматривая свои красные, измученные работой руки, ответила:
— Не бреши зря. От отца.
Петр подумал и сказал:
— Ага. Ясно. От отца, само собой. От отца — да не от того! Так?
— Как же не от того? — усмехнулась мать. — От того самого.
— Ясно… — медленно произнес Петр и ушел.
В полночь в дверях дома о. Сергия раздался стук.
— Кто? — спросил о. Сергий ясным голосом, словно и не спал. Откликнулся тут же. — Кто? — спросил он.
Не успело еще замереть эхо от последнего удара в дверь, не успели собаки окрестных домов отозваться брехом на стук, а о. Сергий сразу же:
— Кто?
— Сам знаешь, — ответил Петр.
Он сказал это уверенно, но еще за минуту до этого не предполагал, что скажет это. И вот:
— Сам знаешь, — сказал он.
И любой другой на месте о. Сергия, услышав незнакомый голос (а он не помнил голоса Петра), ни за что не открыл бы, не потребовав хотя бы назваться; он испугался бы, услышав это странное:
— Сам знаешь!
Но о. Сергий хоть и испугался, а открыл тут же, не успев осмыслить действия.
Как у Петра сказалось само, так и у него открылось само. Оба надолго запомнят это.
— Зачем пришел? — спросил о. Сергий на кухне, притворив дверь от спящих домочадцев.
— Пойдешь со мной? — спросил Петр. Ему казалось, он свободно читает в глазах и душе священника.
О. Сергий не стал увиливать, что не понимает. Он сказал сразу напрямик:
— Боюсь.
— Чего боишься?
— И не соблазниться о тебе боюсь, и соблазниться о тебе боюсь.
— Говори ясней!
— И поверить боюсь, что это — ты, и не поверить боюсь. Не поверю — а вдруг ты — это ты. Поверю — боюсь бремени.
— Какого еще?
— Бремени первозванства. Ведь ты первым меня позвал?
— Первым.
— Не достоин, — тихо сказал о. Сергий.
— Это не выбор, а указание, — сказал Петр.
— Чье? — совсем безгласно спросил о. Сергий. Петр промолчал.
Он сказал о другом:
— Что ж ты думаешь, у Христа было время отбирать из всех живущих самых достойных? Очумеешь по свету рыскать. Кого увидел — те и стали достойными. Потому что каждый достоин, если подумать. И каждый недостоин. Кто как себя поведет. Иуда-то вон как себя повел.