— Постой! — сказал о. Сергий. — Ты говоришь: Христос. Не о себе говоришь? Кто же ты?
— Петр Салабонов. Какая разница? Иисус, Иммануил, Петр, дело-то не в этом!
— Хорошо, — согласился о. Сергий. — Но как быть с указанием, что ты явишься после ужасных знамений вершить последний и окончательный суд? Что не родишься, а сойдешь по сверкающей лестнице с небес уже помимо матери? Что же, это — не второе пришествие?
— Все во власти Божьей, — твердо ответил Петр. — Его власть казнить, его власть и миловать. Это — первое второе пришествие.
— ?!?!
— Отсрочка вам дадена. Еще одно испытание подарено. Не опомнитесь и на этот раз, не станете людьми по образу и подобию — амбец тогда вам всем.
Петр даже и грубее выразился, и опять о. Сергий затуманился минутным сомнением, но тут же вспомнил евангельское о Христе: пьет вино и ест, как все… Значит, и ругнуться может, как все.
Страшно было о. Сергию.
— Что же, — спросил он, — нам нужно делать?
— А все то же, — сказал Петр. — Как тогда. Чтобы люди поняли.
— Вплоть до… — О. Сергий умолк.
— Вплоть до креста. Впрочем, вместо креста другое найдется.
— Что?
— Там видно будет, — загадочно ответил Петр, и в этот-то момент отец Сергий и уверовал в него окончательно и бесповоротно.
И ничего он уже не видел перед собой кроме долга.
— Значит, нужно остальных одиннадцать сперва подобрать, — сказал он.
— Учи ученого, — сказал Петр. — Сегодня же и займемся.
— А может, поспать, сил набраться?
Петр глянул на о. Сергия, и тот усовестился.
Он потел одеваться, но ему не удалось сделать это тихо и незаметно. Проснулась его супруга Любовь.
— Разве всенощная нынче? — спросила она, не понимая времени.
— Нет. Ухожу.
Супруга тут же сбросила с себя сон, села на постели.
— Это куда же вдруг?
— По Божьему делу.
— Какие такие Божьи дела среди ночи? А? Кто это там тебя поджидает?
И, как была, в рубашке, она выскочила в переднюю комнату, увидела Петра.
— Это кто такой? А-а! — разглядела. — Целитель! Знахарь! Вот ты с кем водишься, попяра! Не знают в епархии о твоем поведении, но — узнают! Повадился блукать по ночам, аж приносят его, латрыгу несчастного! — укорила она о. Сергия недавним случаем. И на Петра: — Марш отсюда! Чтоб ноги твоей здесь! Чтоб духу твоего!
— Ты на кого голос повысила! — в ужасе сказал о. Сергий и до того осерчал, что даже руку приподнял, чтобы — не ударить, нет, а оттолкнуть богохульствующую женщину.
— Убил! Убил! — заголосила Любовь, отшатнувшись, ударившись плечом о косяк и почувствовав боль.
Петр сделал шаг, глянул женщине в глаза, положил руку на плечо.
— Что ты? — сказал он.
Любовь, ощущавшая в теле и в душе кликушеские позывы, вдруг ослабла, приникла головой к груди Петра.
— Что ты? Что ты? — говорил Петр, не говоря ничего более, гладя женщину по голове.
Ах, как хорошо стало о. Сергию! Высшая любовь, где нет женщин и мужчин, а есть один любвеобильный свет, пригрезилась и открылась ему — и вот тут-то он поверил в Петра окончательно и бесповоротно.
Внимательный человек заметит и скажет: но ведь о. Сергий уже поверил один раз окончательно и бесповоротно, как же он может сделать это вторично? Два раза не рождаются, два раза не умирают — так и тут. Но, во-первых, родиться можно дважды — сначала телом, а потом душой, например, — и умереть тоже — в соответствии хотя бы с новейшими достижениями медицины, реанимацию имея в виду. Поэтому о. Сергий сперва — да, подумал, что поверил окончательно и бесповоротно, но это оказалось лишь черновой верой; он понял это, когда поверил вторично, на самом же деле, по-настоящему, — впервые.
Все-таки они остались дома в эту ночь. Легли поздно, вернее, рано утром. Угощались умеренно водочкой, Петр рассказывал о. Сергию об Иване Захаровиче, о многих других совпадениях в своей биографии с биографией Христа. И вот мне открылось, сказал он, что я это он и есть. Я как вспомнил все. Понимаешь?
Дрожь пробрала о. Сергия.
— И Голгофу помнишь? — спросил он. Петр засучил рукава и показал две метины на запястьях, похожие на родимые пятна.
— На ногах такие же. Показать?
— Не надо! Верую! — поспешно сказал о. Сергий, но Петр видел его глубоко.
— Хочется ведь? — спросил ласково.
— Прости… — прошептал поп. Петр разулся, приподнял штаны. О. Сергий жадно посмотрел.
— Да… — сказал он.
И вся его ученость словно пропала, наивно и житейски он спросил: