Иногда они просто сидели на берегу Черного озера, греясь в лучах летнего солнца и болтая на отвлеченные темы. Как-то неожиданно для самого себя, Гарри рассказал о своей жизни с «любящими» родственниками. Рассказал о том, что у него никогда не было друзей среди сверстников, благодаря банде Дадли и Дурслям-старшим, не позволявших ему общаться с соседями, чтобы «этот ненормальный» не портил им репутацию. Рассказал, как ему запрещали даже заикаться о родителях, «этих никчемных бездельниках», якобы погибших в автокатастрофе. Рассказал про то, как он жил в чулане, постоянно выполнял всю работу по дому, и как его наказывали за все странные и непонятные события, в центре которых он оказывался безо всякого на то желания.
Гарри никогда ни с кем не делился этим. Он привык, что все окружающие принимают на веру слова Дурслей, утверждающих, что он — малолетний преступник, и что его судьба никого не заботит. В Хогвартсе же он и подавно не распространялся о своей жизни. В магическом мире, похоже, давно и прочно сложился образ Мальчика-Который-Выжил. Терпеть насмешки всяких Малфоев, узнавших, что герой и кумир жил как прислуга среди ненавидевших его родственников, не было никакого желания. Или, что еще хуже, выслушивать жалостливые причитания «Ах какой несчастный мальчик!».
Еще пару недель назад, Гарри не мог и предположить, что расскажет кому-то о себе с такими подробностями. Но сейчас, это было... Это было правильно. В конце концов, с кем вообще он мог бы поговорить об этом, если не с подругой, повязанной с ним общей тайной о заключительной сцене трагикомедии «Запретный коридор».
Гермиона, к его радости, не стала устраивать сцен, которых он так опасался. Однако и совсем промолчать она, конечно, не могла.
— Гарри, я не могу понять, куда смотрели взрослые? Ну ладно соседи, но ведь еще были учителя и прочие школьные работники, а им по должности положено! У вас ведь должны были быть плановые медостмотры, где не могли не обратить внимания на твое телосложение. Особенно на фоне живущего вместе с тобой Дадли, который, по твоим словам, весьма «широк в кости».
— Правда? На меня обращали внимания не больше, чем на остальных детей.
— У меня у самой родители врачи, хоть и стоматологи, и им пару раз приходилось сообщать о своих подозрениях в органы опеки. Да и твоя одежда, обноски не по размеру, тоже повод задуматься. Почему же никто ничего не сказал?!
— Не знаю, до меня никогда никому не было дела. И теперь думаю, что хуже: когда на тебя всем плевать, или когда на тебя все пялятся и тычут пальцами.
* * *
Гермиона, в свою очередь, тоже многое поведала о своей жизни до Хогвартса. И, как оказалось, у нее тоже многое было отнюдь не безоблачно.
В раннем детстве, девочка серьезно заболела. Настолько серьезно, что из-за осложнений она на многие годы оказалась прикованной к койке. Встать и вновь научиться ходить она смогла только после того, как ей исполнилось восемь. Но даже после этого ей еще год нельзя было надолго выходить из дома. Вообще, врачи, в свое время поставившие ей невыговариваемый (даже самой Гермионой) диагноз, были сильно удивлены, когда состояние девочки начало улучшаться, и она пошла на поправку. Особенно их поразил тот факт, что столь тяжелое заболевание не оставило после себя каких-либо долговременных последствий, и к десяти годам их пациентка физически была полностью здорова и ничем не отличалась от других детей того же возраста.
Вот только после чудесного выздоровления возникли новые и неожиданные, хоть и вполне логичные, проблемы.
Гермионе, всю сознательную жизнь изолированной в четырех стенах от окружающего мира, было невероятно тяжело общаться со сверстниками. Девочке, единственным доступным развлечением для которой долгое время было чтение книг, и весьма эрудированной для своего возраста, но сильно оторванной от реалий, в которых жили все остальные дети, попросту было не о чем с ними поговорить. Понимания не прибавляло и то, что после строго соблюдения режима и неукоснительного исполнения всех предписаний медиков, она по привычке во всем слушалась учителей и соблюдала все устанавливаемые правила. В итоге ее быстро окрестили заучкой и ботаничкой. Образ завершили не совсем «обычные» черты во внешности — чуть великоватые передние зубы и пребывающая в вечном беспорядке, несмотря на все усилия, копна волос, из-за которых ее постоянно дразнили и обзывали.