Я набирался сил, как, впрочем, и мое тело. Иногда я получал волны приветливой заботы от души отца. Я спрашивал, как можно было помочь маме? Но ответ меня совсем обеспокоил. У ее души такой сильный ум, что любой порыв любви и нежности разбивается о скалы выстроенных им страхов. Чем больше сила ума, тем больше необоснованных страхов и сомнений. Как бы не старалась душа моего отца, пробиться своими лучами к душе моей мамы, все разбивалось, а к цели пробивались лишь осколки, крохи.
Это заставило меня задуматься еще сильнее. За такими размышлениями, мое тело выросло настолько, что заработало сердечко. Первый стук был очень тихим и еле ощутимым, но с каждым новым ударом сердце становилось все увереннее и увереннее. Как только сердечко стало придерживаться определенного ритма я постарался сделать так, что мое и мамино сердечки бились в такт.
Мне подумалось, что маме будет приятно почувствовать, как ее любят и поддерживают. Мой расчет оказался верным, мамина душа, и правда, обрадовалась. Это хорошо ощущалось, потому что золотое сияние обрушилось на меня с двойным напором. Прошло еще некоторое время, когда я, наконец, был готов к полновесному ответу на ее любовь.
Я расправил все частички себя и немного вышел за пределы тела, теперь я был на это способен. Я сформировал луч, вложив в него все самое лучшее было во мне. Я не хотел, чтобы мама решила, что я хочу унизить ее своей помощью, поэтому обернул свой посыл в обещание. Я пообещал ей, что буду другом, буду помощником во всем, и она всегда сможет опереться на меня. Моих сил на это хватит. Луч стрелой унесся ввысь. Я сумел рассмотреть, как он пробил броню ума и попал в самый центр.
Больше я маму не беспокоил, понимал, что нужно время на то чтобы мой луч усвоился в недрах ее естества. У меня было чем заняться. Следовало так расположиться в теле, чтобы ум просто не мог загнать меня. Идеальным было обставить все так, чтобы на первое место во мне выходило не то, что я думаю, а то, что я сотворяю.
Приняв твердое решение творить, и пообещав маме быть опорой, у меня было не так много вариантов, и я выбрал самый простой. Я буду петь. Петь так, как могу только я. Запрятав все свои таланты подальше, я выставил вперед именно голос, так чтобы каждая клетка пропиталась им. Я точно знал, что если я уделю этому достаточно времени, то после рождения уже никто и ничто не сможет меня от этого отвести в сторону.
Голос будет литься из меня не зависимо от того, что говорят люди вокруг, независимо от того будет ли этого хотеть мой ум. Такое положение дел с человеком и талантом обычно называют "божьим промыслом". Пусть так. Мне абсолютно плевать, кому достанутся лавры от мои трудов. Главное чтобы сбылось все то, что обещано, а я обещал творить себе, обещал заботиться маме и папе, значит стоит начать прямо сейчас.
За всеми эти хлопотами я не сразу обратил внимание на пришедшую волну от отца. Она была уже не теплого нежно-розового оттенка, а кроваво-бордового цвета. Это мне сразу не понравилось. И впитав ее, я сразу понял, в чем дело. Ум отца решил отказаться от меня. Он оставил мою маму. Его душа старалась оправдаться, старалась объяснить ему и мне что еще появится в моей жизни, что она вернет его ко мне и маме. Но мне уже было все равно. Я хорошо знал, что обещания такого рода данные душой, как правило, не сбываются.
Я знал, что если душа допустила уход от собственной плоти и крови, то ее клетка слишком уж крепка. Значит нужно просто жить дальше. Боль оставленного ребенка сложно описать или с чем-то сравнить. Это даже и болью назвать можно с большой натуги, скорее это сильное разочарование от того, что тебя оставил тот, кто и призвал. По сути, понять это могут разве что собаки, которых подзывают для того, чтобы ударить и прогнать прочь.