У меня было очень схожее чувство. Ведь он не знал, чего я добьюсь в этом мире, и как он расцветет от моего появления. Ведь в его жизни будет смысл. Не глупая вера в смысл, которую придумал ум, а реальный, ощутимый смысл. Он будет читаться везде, в моих глазах, в моих слезах, в моем смехе.
Каждый мой вздох будет наполнять его. И это может понять только отец, только душа. Просто мужчине и просто уму этого не понять никогда. Мне бы хотелось рассказать его уму, сколько важных и приятных изменений он может пропустить из-за страхов и сомнений собственного ума. Я всегда глубоко сочувствовал таким умам, но еще больше лишенным права голоса, душам вынужденным терпеть такое тошнотворное влияние.
Волны тепла от отцовской души почти всегда имела для меня розовый оттенок, как сильно разбавленная кровь. Причина таких волн была в том, что душа в мужском теле не может стать прямым проводником из Первоисточника в земной мир. Она может только позвать к себе, и этот зов всегда немного связан с дымкой ожиданий. Веками люди верят в силу крови и рода, вот и зов чистой души несет в себе отголосок многовековой истории крови. Ожидания рода накладывают даже в послание свой сильный отпечаток. Последняя волна от отцовской души была темно-бордовой, такое излучение говорило только о том, что душа будет давить именно на предательство. На его душе останется еще одно ядовитое пятно, потому что его ум решил не менять себя.
От мыслей об отце меня отвлекло странное мерцание сияния. Водопад, изливавшийся на меня без перерывов, вдруг, на мгновение перестал течь, затем еще через несколько мгновений все повторялось снова. Это напоминало мигание старой лампочки. Такое бывало со мной почти перед каждым рождением и связанно всегда это было только с одним: душа матери всегда страдала в такие моменты. Было и так понятно из-за чего ей было больно, очередной шанс на единение двух душ был потерян по вине ума. Я постарался поддержать маму. Я обещал, что мой свет всегда будет частью ее света, но ответа я не получил. Возможно моя волна не пробилась к ней сквозь ум, а возможно она и сама не стала отвечать. Настолько раненное создание не сразу может услышать и понять, что нанесенную рану могут залечить и другие души.
Некоторое время я не беспокоил ее, иногда, правда, старался спросить что-то, но ответа так и не получал. Перерывы в золотом сиянии стали очень частыми и длительными. Я уже стал волноваться. Если мое тело останется без материнского тепла, слишком велик риск, что я не смогу прийти в этом теле. Без света ее заботы слабое тельце может тяжело заболеть, а может и вообще перестать расти, тогда удержаться в нем мне будет трудно, а может и вообще не возможно.
Все мои мысли оказались правдивыми, мое тело, и правда, перестало расти. Пришлось поддерживать его своим светом, хотя, конечно, это было сложнее, чем могло показаться со стороны. Дело в том, что мой свет питал и поддерживал жизнь изнутри, но настоящее питание, заботу и любовь, по-настоящему сильное, может получить тело, только от золотого сияния материнской души.
Я старался понимать маму, я сочувствовал ей, ее боль от утраты была и моей болью, поэтому я старался изо всех сил не волновать ее просьбами и не напоминал о себе. Стараясь быть, как можно незаметнее, пришлось использовать совсем немного сил от ее тела и все больше моих внутренних сил. В другое время и в другом месте, я бы просил много еды для своего тела и всячески напоминал бы о себе, но сейчас вариантов было не так много.
Мне очень хотелось, чтобы она почувствовала, как я благодарен ей, как люблю ее. Мне хотелось сказать ей, что я сделаю очень много, я создам нечто прекрасное. Мне хотелось сказать, что я люблю и понимаю ее так, как может понимать только душа другую душу. Но, все множество слов я смогу сказать на ее языке очень нескоро. Часто такие души понимают, только речь ума, только слова, а волнам света они не верят, часто просто не видят.
Прошло еще некоторое время в полной темноте. В последнее время золотого света стало совсем мало, и большую часть времени я обогревал себя своим собственным светом. Это было так трудно, что хотелось плакать. Мое тело было уже достаточно большим, и я чувствовал, как ему холодно.
Как я не старался облегчить его муки, у меня это не особо выходило. Мое тело повторяло мои чувства. Он постоянно пытался закрыть лицо руками или обнять сам себя, так чтобы хоть ненадолго почувствовать тепло, пусть и от самого себя. Пару раз тело поворачивало голову в поиске мамы, ее света, но не найдя сияния глубоко вздыхало, вбирая в себя воду и снова закрывало глаза.
Сколько прошло времени без ответа от мамы, я не мог сказать. Знал только, что становилось все холоднее и холоднее. На моих руках уже проступили ногти, и я учил свое тело упражняться с пальчиками и мышцами. Оно, конечно, было слабым, но вполне живучим. Того тепла, что я уже получил от папы и мамы вполне хватило, чтобы я смог восстановить силы. Я был полон решимости не допустить, чтобы с моим телом что-то случилось.